Читать книгу - "Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века - Павел Уваров"

И такие баталии будут вестись всегда, пока миряне хотят сделаться клириками, а клирики мирянами, что приводит к смешению чинов и состояний, установленных повсюду в христианском мире, а в особенности в этом королевстве. Университет же, всегда участвуя в делах, более служащих церкви Иисуса, чем мирским заботам, должен считаться скорее духовной корпорацией, чем светской.

О церковном характере университетской корпорации говорит, по мнению Луазеля, и тот факт, что ректор раз в три месяца возглавляет процессию клира университетских церквей^[279] на Пре-о-Клер, где «некогда читались проповеди на всех языках». Ныне это ушло в прошлое, и «луг клириков загрязнен и осквернен ссорами, драками и поножовщиной». Именно те, кто настаивает на светском характере университета, превратили его из поля Паллады в Марсово поле^[280]. В торжественных процессиях люди университета шествуют вместе с прелатами, а ректор — следом за епископом. Достаточно указать на обычай благословения ярмарки Ланди, куда ректор является в сопровождении духовенства университетских церквей^[281] как «маленький епископ».

Возвращаясь к вопросу о юрисдикциях, Луазель отмечает, что Парижский парламент, конечно, может судить дела, связанные с университетом, но только если речь идет о светском имуществе, переданном благотворителями. В регистрах парламента нет постановления, в котором говорилось бы о светском характере университета. Напротив, при утверждении новой редакции Парижской кутюмы^[282] президент Кристоф де Ту выделил университету место среди клириков, между епископом и аббатами.

Воистину, те, кто ради бенефиция с двумя сотнями ливров дохода идет против власти Святого престола, причиняют своей alma mater величайший ущерб, желая сорвать с нее драгоценное платье клерикатуры, чтобы переодеть в мирскую одежду и, поместив ее под светское ярмо, лишить ее достоинства, свобод и вольностей, которые были ею завоеваны и хранимы на протяжении многих веков^[283], — так завершает свою речь Антуан Луазель.

Во время военных действий сторона, находящаяся в невыгодных условиях, может уравновесить свои шансы, внезапно применив оружие нового поколения. Таким оружием стал новый метод исторической критики, осваиваемый эрудитами. С помощью Этьена Паскье Луазель разрушал базовые конструкции «каролингского» или королевского мифа университетской истории, служившего базой для аргументов Сервена. Вдумчивое чтение хроник, памятников университетской поэзии и уставов позволило Луазелю предложить свою версию университетской истории. В этой версии были свои противоречия, и Луазель это прекрасно понимал, ведь иногда университет конфликтовал со Святым престолом, как сам, так и в союзе с королем противостоя папе. Луазель не фальсифицирует факты, он просто предпочитает умалчивать о неудобном. Его положение было сложным — приходилось отстаивать папские прерогативы перед парламентом, чьи галликанские симпатии были ярко выражены, к тому же и сам Луазель, и его друг Паскье являлись рьяными защитниками галликанских вольностей от посягательств Рима. Луазель исподволь демонстрирует приверженность этой позиции. Споря с тем, что своим возникновением университет обязан «шотландским» ученым, прибывшим в Париж при Карле Великом, адвокат приводит любопытное сравнение: