Читать книгу - "Куда исчез Гитлер, или Военные тайны ХХ века - Михаил Лещинский"

Говорят, что сбежать из этой тюрьмы невозможно. Точно такая же будто бы есть и в Англии. Но вроде бы из Пули-Чархи были случаи побегов. За огромные взятки, конечно.

Чтобы попасть внутрь, надо пройти через несколько тщательно охраняемых ворот в высоченных бетонных стенах. Перво-наперво повели нас в кабинет начальника тюрьмы. Тут же чай – так здесь заведено. Для меня, признаюсь, каждое такое угощение – испытание. Опасаюсь я есть и пить у них что-либо. Не раз видела, как это готовится, какая и откуда берется вода, какими «чистыми» тряпками вытирается посуда после мытья. Да что делать. Береженого Бог бережет – такая работа.

Я просто остолбенела в этом самом кабинете начальника тюрьмы, когда увидела над его столом портрет Горбачева. Точно такой, как в кабинетах разных наших руководителей. Ясно, что привезен он из СССР. Рядом с письменным прибором стоит портрет Бабрака Кармаля в рамке и здесь же настольный бюст Ленина. Если бы сама не видела, ни за что бы не поверила.

У нас поинтересовались, с кем из заключенных хотим поговорить? Я знала, что в тюрьме содержатся несколько иностранных журналистов и советников повстанцев. Естественно, попросила о встрече с ними. В этом было отказано под какими-то замысловатыми предлогами: один – на допросе, другой – болен, третий – на очной ставке. А вот нескольких полевых командиров моджахедов по очереди привели в кабинет. Выглядели они все потрясающе: холеные, с нафабренными усами, хорошо подстриженные, с маникюром, в чистой и дорогой национальной одежде, с японскими часами «Сейко» и перстнями на руках. Очень любят эти господа бирюзу, сердолик, сапфир в серебре или золоте. Говорили они очень спокойно, с достоинством, облокотившись локтями на колени и пристально глядя в глаза. Как правило, они ни о чем не сожалели, рассказывали о своей попранной Родине, убитых родственниках, о вынужденных бежать за границу, тем самым аргументируя свое участие в вооруженном сопротивлении. Самое удивительное, что они как бы искали сочувствия и понимания у нас, по их мнению, оккупантов. И говорили, что если удастся выбраться отсюда, то все равно продолжат борьбу до победы.

Нам очень хотелось побывать в камерах. Долго шли мы по каким-то каменным переходам, пока не уткнулись в нечто похожее на большую металлическую дверь с японским замком. В детективных фильмах показываются тюремные коридоры с множеством камер, надзиратели со связками тяжелых ключей, глазки и «кормушки» в дверях. Тут не было ничего подобного. За массивной дверью нам открылся иной мир.

Коридор был действительно длинным и широким, но камеры по его сторонам все открыты настежь. На два человека, на четыре, на десять. Все узники улыбаются. Кто-то играет в нарды, кто-то в кости, кто-то в карты. Какие-то два «духа» в коридоре, сидя на полу, покрывали лаком друг другу ногти на ногах. В Афганистане развит гомосексуализм. Если увидишь на улице двух отроков, идущих, взявшись за руки, значит, любовники. Ну а в тюрьме это цветет махровым цветом. И никто, естественно, не пресекает. Тут же, в коридоре, на каких-то плитках, керосинках варился в казанах плов, кипятился чай.

На нас глядели с любопытством, но без злобы. Скорее, не поняли, что мы русские. Живут, как в раю. Целыми днями едят, пьют чай, курят всякую дрянь, чешут языками. Никто не работает. Все это относится к тем, кого содержат богатые родственники или братья по оружию. Бедные же шьют на тюремной фабрике обмундирование для армии.

Показали нам и женскую камеру. Она была огромная: человек на тридцать-сорок. По стенам большое количество двухэтажных нар. На подоконниках и тумбочках стоят дорогие японские термосы, красивая посуда, французская косметика. Меня всегда удивляет, что те из афганских женщин, которые не носят чадры, очень сильно красятся. Правда, какие они под чадрой, не видно. Глаза сильно подводят сурьмой. Говорят, что от трахомы. На ресницах и щеках толстый слой туши, краски, пудры. В тюрьме они выглядели так же. При нашем появлении некоторые тут же убежали, другие спрятались за нары. Неудивительно – я была единственной женщиной, остальные мужчины. И все же поговорить удалось. Некоторые из них сидят за то, что доставляли информацию в душманские банды, другие были в гаремах главарей, третьи – пойманы со взрывчаткой. Ну и так далее. У некоторых есть дети.

Наши «экскурсоводы» решили, что представление о Пули-Чархи будет неполным без визита в камеру смертников и в подвал, где их расстреливают. Меня не покидало ощущение, что здесь уничтожают просто неугодных, невинных людей. Это идет еще со времен прежнего правителя Хафизуллы Амина, а может быть, и раньше. Говорят, что его семья после убийства Амина нашим спецназом, тоже содержится в этой тюрьме. То ли для того, чтобы свои не прикончили, то ли для того, чтобы всегда были под рукой.

Жена еще одного просоветского афганского правителя Тараки живет тоже под охраной на вилле МВД. Тихая скромная женщина была свидетельницей убийства мужа по заданию Амина. Его задушили подушкой собственные охранники и, что удивительно, без нашего ведома. Я читала добытый представительством КГБ отчет об этом злодействе, которое стало для них полной неожиданностью и вызвало гневную реакцию Брежнева, который очень симпатизировал Тараки. Во многом именно это убийство и стало первым звеном в длинной цепи событий, приведших к вторжению нашей армии в Афганистан.

Однако продолжим о тюрьме, о ее расстрельных подвалах. На стенах здесь коричневые пятна от крови, хотя ее пытаются тщательно смывать – это видно. Недалеко от стен достаточно широкий желоб, по которому все время течет вода. Нам сказали, что пару часов назад здесь было расстреляно несколько человек и если бы приехали раньше, то нам разрешили бы при этом присутствовать. Господи, как же это страшно. Говорят, как о каком-то спектакле. Не дай Бог никогда это увидеть. Наверное, и у нас на Лубянке уничтожали людей в таких же подвалах…

Вначале режим Амина уничтожал людей. Именно при нем началось массовое бегство людей за рубеж: в Пакистан, Индию, Иран, где они обречены на нищенскую жизнь и смерть без еды и воды, под открытым небом в приграничных лагерях беженцев. Теперь нынешние правители с нашего молчаливого согласия уничтожают тех, кто сотрудничал с Амином, и тех, кто при нем начал вооруженную борьбу с режимом. Тебе это ничего не напоминает?

Вот такая красочная здесь жизнь. Вчера в штабе нашей сороковой армии рассказали грустную историю. Ехали наши ребятки на нескольких бронетранспортерах, возвращались с операции. Ехали по «зеленке», вокруг – виноградники со спелыми гроздьями. Кому же не хочется полакомиться, ведь почти дети еще. Вот они и стали уговаривать друг друга сбегать, набрать вещмешок. Нашелся один смельчак. Для успокоения дали по винограднику несколько очередей из крупнокалиберного пулемета. Никого и ничего… Пацан побежал, скрылся среди лоз. Не слышно было никаких звуков, даже шороха, а только вылезает наш смельчак на дорогу весь в крови и без ушей. Хоть жив остался. Сколько же таких страшных, нелепых случаев!

Ну, все. Пора на съемку. Целую тебя.

Кабул

Здравствуй, Нюся! Пишу тебе письма без начала и без конца, как прерванный разговор… Рядом с советским посольством лоскутные, крошечные поля. Так по всему городу. Медленные пахари в чалмах и с опущенными головами ходят с сохой за грустными, обреченными, как и их хозяева, на вечный труд буйволами. За ними – облако земляной пыли. Очень неуютное и колючее ощущение чужбины. Какой-то другой раскаленный и затерянный мир. Мелкий, как пудра, песок смешан в воздухе с солью и солнцем. Между плоским выцветшим небом и такой же землей чужая, непонятная нам жизнь. Не зная языка и не принадлежа к исламу, трудно понять афганцев, проникнуть в их мировоззрение.