Читать книгу - "Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Бэнович Аксенов"

главную роль в этом эксперименте играют физические травмы всякого рода, поранения, контузии и т. д., то в глубоком тылу, несомненно, дело идет во многих случаях исключительно о психической травме, о тяжелых психических переживаниях, связанных с войной.

Военная пропаганда, описывавшая немецкие зверства и прочие ужасы войны, оказывалась одним из травмирующих психику повседневных явлений. При этом сама повседневность военного времени предоставляла современникам достаточно поводов для переживаний. Например, регулярно прибывавшие в города поезда с ранеными вызывали у некоторых чувствительных горожан депрессию. Пророческий рассказ Леонида Андреева «Красный смех», как представляется, точно описывает стресс, который переживает молодой человек, встречающий вагон с ранеными. В годы Первой мировой войны встреча поездов с фронта вошла в практику патриотического поведения. Писатель представил впечатление, которое могло возникнуть при встрече «психиатрического вагона»:

Опять я был на вокзале – теперь я каждое утро хожу туда – и видел целый вагон с нашими сумасшедшими. Его не стали открывать и перевели на какой-то другой путь, но в окна я успел рассмотреть несколько лиц. Они ужасны. Особенно одно. Чрезмерно вытянутое, желтое как лимон, с открытым черным ртом и неподвижными глазами, оно до того походило на маску ужаса, что я не мог оторваться от него. А оно смотрело на меня, все целиком смотрело, и было неподвижно, – и так и уплыло вместе с двинувшимся вагоном, не дрогнув, не переводя взора. Вот если бы оно представилось мне сейчас в тех темных дверях, я, пожалуй, и не выдержал бы. Я спрашивал: двадцать два человека привезли. Зараза растет. Газеты что-то замалчивают, но, кажется, и у нас в городе не совсем хорошо. Появились какие-то черные, наглухо закрытые кареты – в один день, сегодня, я насчитал их шесть в разных концах города. В одной из таких, вероятно, поеду и я.

Начало Первой мировой войны практически сразу вызвало серьезную обеспокоенность врачей, причем обращалось внимание на распространенность психических болезней не только на фронте, но и в тылу среди мирного населения, не выдерживавшего эмоционального напряжения. Уже в сентябре 1914 года В. М. Бехтерев, описывая линию фронта как гигантский сумасшедший дом, предложил начать срочную эвакуацию душевнобольных для лечения в городских больницах в тылу[220]. В дневнике М. Л. Казем-Бек имеется любопытное наблюдение о том, как в ноябре 1914 года во время благотворительного патриотического концерта М. И. Долиной-Горленко зрители решили поприветствовать аплодисментами нескольких раненых воинов, которые пришли в сопровождении санитарок. Пока зрители устраивали им овацию, кричали «ура», а оркестр играл «Славу», солдаты отрешенно стояли, «на лицах их не выражалось ни гордости, ни радости, ни смущения». Автор дневника объяснила это состояние природной скромностью раненых, однако в контексте общей психиатрической ситуации более уместным является предположение о приобретенном ими посттравматическом синдроме.

В декабре 1914 года Бехтерев попытался подвести итоги психической динамики российского общества в статье «Психические заболевания и война». В ней автор связал рост душевных расстройств как с травмами головы, полученными солдатами на фронте, так и с нервно-эмоциональным перенапряжением в прифронтовой зоне[221]. Такие же неутешительные картины рисовал профессор П. Я. Розенбах, отмечая, что если до войны всевозможные формы истерии были характерны преимущественно для женского пола, то в период войны они начали захватывать и мужчин[222]. В действительности доставалось не только мужчинам-солдатам, но и женщинам-санитаркам: «Чистые, молодые, жизнерадостные уезжали девушки из дому, а через год это были бледные, нервные женщины», – вспоминала сестра милосердия Х. Д. Семина. От регулярных приступов и перепадов настроений страдали молодые женщины-врачи в тыловых клиниках. А. А. Бутенко обратил внимание, что с февраля 1915 года усилился приток душевнобольных женщин. В некоторые месяцы увеличение поступлений достигало 25 % в сравнении с довоенным периодом. Бутенко усматривал прямые связи между войной и начавшимися женскими неврозами и психозами: тяжелые переживания войны, крушение надежд в связи с расстройством личной жизни, быта становились фактором психической травмы. При этом в группе риска оказывались не только беженцы, но и женщины, постоянно проживавшие в Москве.

Бутенко приводил подробные описания течения болезни своих пациентов. Так, он описывал больную Марию Яковлевну К-ву, 70 лет, поступившую в больницу из богадельни 29 октября 1914 года, тотчас после отъезда сына на войну. У нее появился наплыв бредовых идей преследования и всевозможных обманов чувств, главным образом слуховых и общего чувства. Больная совсем почти не спала. Все время слышала «голоса», которые то угрожали ей, то звали к себе, соблазняли, подробно рассказывая о тех мучениях, которым подвергается ее сын, находящийся на передовых позициях. Голоса раздавались со всех сторон, иногда на очень близком расстоянии, но чаще слышались сверху над потолком или внизу под полом, как бы в подвале. Иногда больная отчетливо воспринимала стоны и жалобы сына, которого истязали, резали где-то под полом. Ей казалось, что ей жгут живот и грудь, дуют в уши. «Супостаты» наседают ей на голову, садятся на спину и везде пускают ветер; кругом все гудит как саранча. Все мучения, которые испытывала больная, она приписывала то нечистой силе, то своей соседке по богадельне «Борисовне».

У другой больной – Евдокии Исааковны И-вой, 50-летней девы, – психическое расстройство обнаружилось в связи с ожиданием, что на войну возьмут ее любимого брата. Она всем высказывала свои опасения. Ей стало казаться, что за ней следят, преследуют, над ней смеются. Слышала, как говорили о варшавских колоколах, которые везут в Москву, о том, что из Польши понаедет много народа, что варшавские торговцы захватят всю торговлю на русской земле и русским крестьянам нечем будет жить.

Врачи отмечали, что психиатрические заболевания развивались не только у тех женщин, кто имел предрасположенность к подобным заболеваниям, кто уже находился под наблюдением ранее или у кого в семье были случаи душевного расстройства, но и у совершенно здоровых в прошлом людей. Так, 14 апреля 1915 года в Алексеевскую больницу поступила 22-летняя крестьянка Екатерина Петровна Р-на, в семье которой душевнобольных не было. Сама Екатерина росла здоровым ребенком, нормально развивалась и хорошо училась в начальной школе. В 1914 году вышла замуж. В январе 1915 года муж больной был призван на военную службу. Больная была сильно потрясена разлукой с мужем, часто плакала, тосковала. Постоянно с тревогой ждала писем с передовых позиций. Когда письма запаздывали, она высказывала опасения, что ее мужа, может быть, уже нет в живых. С апреля 1915 года состояние Екатерины ухудшилось: она непрерывно плакала, возбужденно, сквозь слезы, говорила, что не может больше терпеть и должна сейчас же ехать к мужу на войну, перестала спать. Пришедшему врачу стала рассказывать, что вокруг нее все постоянно пляшут и поют