Читать книгу - "Толкин - Геннадий Прашкевич"

В сущности, «Углегрызы» были клубом по интересам, как сказали бы сейчас. Преподаватели университета собирались у Брайсона по несколько раз в триместр — читать исландские саги. Там бывали Джордж Гордон, ректор Модлин-колледжа, Невилл Когхилл из Эксетера, участник рабочей группы по созданию «Нового словаря английского языка» К. Т. Онионс, профессор византийского и современного греческого языков Докинз и, само собой, К. С. Льюис и Дж. Р. Р. Толкин.

«Сейчас они разбирают „Сагу о Греттире“, — писал об „углегрызах“ Хэмфри Карпентер. — Как обычно, начинает сам Толкин — ведь он знает древнеисландский лучше всех в клубе. Он раскрывает книгу на том месте, где остановились в прошлый раз, и принимается читать, на ходу переводя текст на английский. Через пару страниц наступает очередь Докинза. Он тоже переводит довольно бегло, хотя и не так бегло, как Толкин. Однако когда дело доходит до прочих, они продвигаются куда медленнее. Каждого хватает максимум на полстраницы: они ведь только начинают изучать этот язык. <…> Примерно через час „Углегрызы“ добираются до места, на котором можно пока остановиться, откупоривают бутылку виски и принимаются обсуждать сагу. Потом Толкин читает только что написанный им грубоватый, но очень смешной стишок про одного из членов факультета английского языка и литературы. Расходятся около одиннадцати. Толкин с Льюисом идут вместе до конца Брод-стрит, а потом отправляются каждый своей дорогой, Льюис — по Холиуэлл-стрит в сторону Модлин-колледжа (Льюис холост и в течение триместра обычно ночует у себя в колледже), а Толкин едет на велосипеде обратно на Нортмур-роуд»^[168].

Исландские саги великолепно совмещали в себе то, о чем писал Льюис Толкину: ощущение реальности фона и его мифологическое значение.

«Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе — от усталости и от пристального взгляда Глама, — что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что:

— Ты приложил много труда, Греттир, чтобы встретиться со мной. Но нет ничего удивительного, если наша встреча будет тебе на беду. И вот что я тебе скажу: теперь ты достиг только половины той силы и твердости духа, которые были бы тебе отпущены, если бы ты со мною не встретился. Я не могу отнять у тебя силу, которая уже при тебе. Но в моей власти сделать так, что ты никогда не станешь сильнее»^[169].

4

Что осталось в памяти детей Толкина об этих годах?

Лето — когда они с отцом ломали асфальт бывшего теннисного корта, чтобы расширить свой огород. Толкин всегда интересовался деревьями и травами, впрочем, всю работу по выращиванию овощей и подрезке деревьев он оставлял на долю старшего сына Джона, а сам занимался предпочтительно розами, с необыкновенной тщательностью выпалывая сорняки с клумб…

Служанка, исландка по рождению, рассказывала страшные сказки…

Походы в театр — они, по-видимому, доставляли немалое удовольствие самому Толкину, хотя он всегда утверждал, что не любит драму…

Поездки на велосипедах — к ранней мессе в церковь Святого Алоизия, или в церковь Святого Григория на Вудсток-роуд, или в монастырь кармелиток, расположенный неподалеку…

Бочонок с пивом в угольном подвале рядом с кухней, который часто подтекал, и Эдит жаловалась, что в доме пахнет, как в пивоварне…

Послеобеденные лодочные прогулки по реке Черуэлл в июле и августе — иногда Толкины всей семьей спускались на арендованной плоскодонке мимо красивых парков до моста Магдалены или, наоборот, поднимались до Уотер-Итона и Ислипа…

Летние каникулы у моря в Лайм-Риджис, куда порой приезжал из Бирмингема и отец Фрэнсис Морган. Он сильно постарел, но все еще пугал детей громким голосом и бурным темпераментом, точно так же, как четверть века назад пугал маленьких Рональда и Хилари…

Поездка всей семьей в Ламорн-Коув в Корнуолле в 1932 году, в компании с Чарлзом Ренном и его женой и дочерью. Ренн и Толкин, истинные оксфордские снобы, плавали наперегонки, не выпуская из зубов свои любимые курительные трубки. Толкин позднее вспоминал: «Был там один примечательный местный персонаж — старик, который любил разносить сплетни и рассуждал о делах, недоступных его разумению. Чтобы позабавить мальчиков, я прозвал его „папаша Гэмджи“, и это прозвище стало частью семейного фольклора. С тех пор папашами Гэмджи мы называли всех таких вот чудаковатых старичков»…

А еще — каникулы в Сидмуте, прогулки по окрестным холмам, купание в изумительных бухтах у моря, поездки в деревни к востоку от Оксфорда в Уорминг-холл, Брилл или Чарлтон-Отмур, или на запад, в Беркшир (Уайт-Хорс-Хилл), чтобы посмотреть на древний курган, известный под названием Вейлендз-Смити («Кузница Вёлунда»)…

«Сегодня праздник — день какого-то святого, — описывал Хэмфри Карпентер быт Толкина в этот, вероятно, самый спокойный период его жизни. — В семь утра в спальне звонит будильник. Спальня расположена в глубине дома, окна выходят в сад. Строго говоря, это не спальня, а ванная плюс гардеробная, и в углу даже стоит настоящая ванна, однако Толкин часто ночует здесь, потому что Эдит не выносит его храпа. Встает он неохотно (Толкин никогда не был „жаворонком“), решает, что побреется после мессы, и в халате идет в комнаты мальчиков — будить Майкла и Кристофера. Джону, старшему, уже четырнадцать и он учится в католическом пансионе в Беркшире, а двое младших (им одиннадцать и семь) живут пока дома…

Разбудив мальчиков, Толкин облачается во фланелевые брюки и твидовый пиджак, а сыновья надевают школьную форму Дрэгон-скул — синие курточки и короткие штаны. Все трое выкатывают из гаража велосипеды и отправляются по безмолвной Нортмур-роуд, потом сворачивают на Линтон-роуд и выезжают на широкую Бенбери-роуд, где их временами обгоняют машины или автобусы, едущие в город. Стоит весна, из палисадников на улицу свешиваются буйно цветущие вишни. Толкины проезжают три четверти мили в сторону города — до католической церкви Святого Алоизия, довольно неприглядного здания, расположенного рядом с больницей на Вудсток-роуд. Месса начинается в половине восьмого, так что домой — к завтраку — они опаздывают совсем ненамного. Завтрак всегда подается ровно в восемь, точнее, в семь пятьдесят пять, поскольку Эдит предпочитает ставить все часы в доме на пять минут вперед. Фиби Коулз, приходящая служанка, гремит посудой на кухне.

За завтраком Толкин просматривает газету, по большей части наискосок. Он, как и его друг Клайв С. Льюис, считает, что ежедневные „новости“ не стоят того, чтобы обращать на них внимание. Позавтракав, поднимается в кабинет, чтобы растопить печку. День не жаркий, а центрального отопления в доме нет (как и в большинстве английских домов среднего класса той эпохи), так что приходится развести сильный огонь, чтобы сделать комнату пригодной для работы. Толкин торопится: в девять должна прийти ученица, а ему еще нужно проверить заметки для сегодняшней лекции. Он поспешно выгребает из печки вчерашний пепел. Он еще теплый: накануне Толкин засиделся за работой до двух часов ночи. Распалив печку, он подбрасывает угля, закрывает чугунную дверцу и открывает заслонку в трубе как можно шире.