Читать книгу - "Бомарше - Рене де Кастр"

Бомарше вновь взялся за перо, чтобы написать Сартину: «Теперь мне совершенно ясно, что кое-кто хочет, чтобы я проиграл процесс вне зависимости от того, есть у меня шансы на победу или нет, но, признаюсь, я не ожидал от герцога де Лаврильера столь смехотворного заявления, что мне следует попросить прокурора заняться моим делом, ведь он не хуже меня знает, что прокурорам подобное запрещено. Ах, батюшки, неужто нельзя погубить невинного, не выставляя его на посмешище? Итак, сударь, меня жестоко оскорбили и отказали мне в правосудии, поскольку мой противник знатный вельможа!» Подводя итог, Бомарше писал, что видит единственную возможность защитить себя в том, чтобы предоставить доказательства того, что он не кривил душой, когда говорил, что не виноват в скандале с герцогом де Шоном.

20 марта 1773 года, через девять дней после этого письма, он опять написал Сартину и просил того передать благодарность мадемуазель Менар, которая без устали ходатайствовала о его освобождении; в этом же письме он умолял начальника полиции вновь обратиться к Лаврильеру за разрешением для него покидать ежедневно на несколько часов тюрьму с тем, чтобы подготовиться к судебному заседанию по поводу тяжбы с Лаблашем. Лаврильер ответил, что не допустит этого до тех пор, пока Бомарше не прекратит ему дерзить; он хотел, чтобы узник, прежде чем требовать справедливости, попросил у него прощения.

До судебного заседания оставалось всего две недели, поэтому нужно было торопиться. Бомарше проглотил обиду и 21 марта 1773 года, смирив гордость, отправил министру следующее письмо:

«Монсеньор!

Ужасная история с герцогом де Шоном явилась для меня началом целой череды несчастий, главным из которых стала потеря вашей благосклонности ко мне; если, несмотря на чистоту моих намерений, раздирающая меня боль помутила мой рассудок и подтолкнула к поступкам, кои вызвали ваше недовольство, я отрекаюсь от них у ваших ног, монсеньор, и молю вас великодушно простить меня. Если вы считаете, что я заслуживаю более длительного заключения, то позвольте мне лишь в течение нескольких дней покидать тюрьму, чтобы ввести судей во Дворце правосудия в курс дела, чрезвычайно важного для моего материального положения и для моей чести, а после вынесения приговора по нему я с благодарностью приму любое наказание, какое вы на меня наложите. Все мое семейство присоединяется к моей просьбе. Все вокруг превозносят вашу снисходительность, монсеньор, и ваше доброе сердце. Неужто мне суждено стать тем единственным человеком, который напрасно взывал к вашему милосердию? Одно ваше слово может наполнить радостью сердца множества честных людей, чья благодарность не уступит тому глубокому уважению, с коим все мы, а я в особенности, монсеньор, остаемся вашими…

Карон де Бомарше».

Это письмо, должно быть, с большим скрипом вышло из-под пера его автора, но время поджимало, и необходимость диктовала свои законы. Герцог де Лаврильер, потешивший свое мелочное самолюбие, отдал на следующий день, 22 марта, распоряжение Сартину выпускать узника из тюрьмы в сопровождении конвоира, но с обязательным условием, что для принятия пищи и сна тот будет возвращаться в Фор-Левек.

Герцог де Шон также принялся бомбардировать Лаврильера письмами и добился того, что и ему позволили покидать время от времени тюремные стены в сопровождении полицейского, но с категорическим условием не встречаться с мадемуазель Менар. Образумившийся в заключении Шон пообещал Сартину выполнить все требования и обязался не возобновлять ссоры с Бомарше, тоже, правда, поставив условие, что тот выдержит приличествующий срок до того, как вновь начнет открыто сожительствовать с актрисой. Эта оговорка была совершенно излишней, поскольку у Бомарше к тому времени появились более важные заботы, нежели забавы в постели с бывшей любовницей. Кстати, узнав о том, что герцог де Шон возобновил финансовую помощь женщине, бросившей его, Бомарше по достоинству оценил этот шаг. Вот что он написал о своем противнике: «Из всех людей, когда-либо причинивших мне неприятности либо желавших мне зла, герцог де Шон был наименее зловредным, поскольку действовал в порыве страсти. Я же вовсе не испытывал к нему неприязни, даже напротив, он был одним из тех, кого я очень любил, и все, что между нами произошло, не смогло истребить мои добрые чувства к нему». Позже, когда оба давно позабыли мадемуазель Менар, ставшую любовницей богатого купца, они как-то решили вместе пообедать, после чего возобновили свои дружеские отношения.

Описывая пребывание Бомарше в Фор-Левеке и предваряя рассказ о трагических последствиях этого тюремного заключения, хочется упомянуть об одной трогательной истории, связанной с этим эпизодом в жизни нашего героя.

Как мы помним, г-н Ленорман д’Этьоль, овдовевший после смерти маркизы де Помпадур, вновь женился. У него родился сын, названный Констаном, ко времени описываемых событий ему уже было шесть с половиной лет. Мальчик обожал Бомарше. Когда того посадили в тюрьму, он написал ему такое письмо:

«Нейи, 2 марта 1773 года.

Сударь,

посылаю вам мой кошелек, потому что в тюрьме человек всегда несчастен. Я очень огорчен, что вы в тюрьме. Каждое утро и каждый вечер я читаю за вас молитву Богородице. Имею честь, сударь, быть вашим нижайшим и покорнейшим слугой.

Констан».

Взволнованный до глубины души Бомарше сразу же написал в ответ два письма, одно г-же Ленорман д’Этьоль, которой он поведал, насколько тронула его забота ее сына, а второе — Констану:

«Фор-Левек, март 1773 года.

Мой дорогой Констан,

благодарю вас за ваше письмо и кошелек, который вы к нему приложили; я по справедливости поделил присланное между собратьями-узниками: вашему другу Бомарше я оставил лучшую часть, я имею в виду молитвы Богородице, в коих я, без всякого сомнения, очень нуждаюсь, а страждущим беднякам я отдал все деньги, что были в вашем кошельке. Таким образом, желая доставить радость одному человеку, вы заслужили благодарность многих; таковыми обычно и бывают плоды добрых дел, подобных вашему.

До свидания, мой дорогой друг Констан.

Бомарше».

Милейший тон этого письма никак не вяжется с теми гадостями, которые распространял о Бомарше граф ле Лаблаш, называвший его в своих записках судьям не иначе как законченным чудовищем и опасным типом, от коего необходимо избавить общество.

Но эти трогательные детали не должны заслонить от нас драматические последствия тюремного заключения Бомарше, который приложил огромные усилия, чтобы организовать свою защиту и повидаться с судьей, назначенным докладчиком по его делу в парламенте. Этот судья по фамилии Гёзман еще не раз появится на страницах нашего повествования, и мы подробно расскажем о бесплодных попытках Бомарше встретиться с ним в последние дни марта 1773 года.

Выслушав доклад советника Гёзмана и приняв во внимание ссору Бомарше с герцогом де Шоном и его заточение в Фор-Левек, а также тот факт, что Обертены вновь затеяли против него тяжбу по поводу вымогательства подписи и махинаций с наследством, судьи вынесли приговор, который шел вразрез с решением суда первой инстанции, приговор, крайне неблагоприятный для Бомарше, практически разорявший его.