Читать книгу - "Царевна Софья и Петр. Драма Софии - Андрей Богданов"

Между тем приверженцы Петра, узнав о кознях царевны, составили противоположный заговор, но, находя себя бессильными привести его в исполнение, они склонили на свою сторону другого князя Голицына, Бориса, двоюродного брата любимца Софии, которого этот последний презирал за страсть к пьянству, так как его род не принадлежит, подобно другим, к рабским.

Этот Голицын, по проискам этой партии, и сделался любимцем царя Петра[248]. Затем, под видом оказания особенной чести, великого Голицына принудили принять на себя начальство над войсками во втором Крымском походе. В отсутствие его выбрана была Петру невеста, и он женился, несмотря на несогласие царевны[249]. Такой смелый поступок усилил партию царя Петра, и все молодые царедворцы, отцы которых всегда были на стороне Софии, перешли к нему.

Голицын, по возвращении своем, видя все свои замыслы разрушенными супружеством младшего царя и беременностью его супруги, согласился наконец отделаться от него. Но предприятие это не удалось, как мы уже рассказали в статье о 1687 годе. Голицын стал помышлять о бегстве и исполнил бы свое намерение, если бы Софья не воспротивилась этому, уверяя, что никто не осмелится посягнуть на ее власть. Он все-таки хотел послать своего старшего сына в посольстве в Польшу с меньшим сыном, внуком и всеми богатствами[250], потом отправиться самому, если заговор не будет иметь ожидаемого успеха, в надежде снискать покровительство польского короля обещанием набрать войско в его королевстве и, соединившись с казаками и татарами, достигнуть силой того, чего он не мог добиться посредством своей политики. Этот план мог бы осуществиться ввиду того, что в стране имелось много его приверженцев[251].

Но царевна, не желая терять его из виду, замедлила бегство[252]своего любимца до последнего дня, когда удаление его было уже неотвратимо. Но все же он мог и тогда еще спастись бегством, так как имел все государственные печати в своих руках и так как от Москвы до ближайшего польского города всего только сорок немецких миль. Я уверен, что он и убежал бы тогда, как предполагал прежде, но видя, что неистовство и опрометчивость Софии воспрепятствовали исполнению его замысла, он предпочел претерпеть все удары судьбы и даже казнь, нежели подвергнуть свое семейство всем оскорблениям, какие могла выдумать злость его врагов, и увидеть себя после такого высокого положения несчастным беглецом, без денег и имения на чужой стороне.