Читать книгу - "Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты - Александр Ли"

Козимо ни в чем не знал отказа. В вопросах войны и мира его решения были окончательными, его слово было законом – слово не гражданина, а хозяина своего города. Правительство собиралось в его доме. На государственную службу избирались его кандидаты. Он пользовался поистине королевской властью – не имел только титула и двора.¹⁶

Хотя Флоренция в 1459 г. все еще гордилась тем, что до сих пор остается республикой, это была просто фикция. Флоренция принадлежала Козимо. Он был королем во всем, кроме титула.

«Шествие волхвов в Вифлеем» было частью гигантской рекламной кампании, направленной на окружение Козимо и его наследников аурой политической легитимности. Именно поэтому Медичи так тщательно обсуждали с Гоццоли даже самые мелкие детали фрески. С одной стороны, Медичи сознательно указывали на «тяжеловесов», которые их поддерживали. Окружив себя портретами великих и знатных, Медичи не только создали образ вполне функциональной политической сети, но еще и построили модель сетей, которые им хотелось бы создать в будущем.¹⁷ А с другой стороны, динамика визуальной ролевой игры являлась откровенным подтверждением политического статуса Медичи. Изображенный в образе Каспара юный Лоренцо де Медичи был размещен на равных с императором Иоанном VIII Палеологом и патриархом Иосифом II. Другими словами, семейство Козимо «демонстрировало себя достойным общества королей, поистине княжеским по чести и статусу, пусть даже и не по имени».¹⁸ В целом фрески являлись недвусмысленным подтверждением безграничной уверенности и честолюбия Козимо и однозначной демонстрацией намерения Медичи остаться властителями мощного и динамичного города, который считал себя центром культурной и политической вселенной.

Помимо тонкого политического сигнала, заключенного в образах, фрески Гоццоли отражают совершенно иную сторону «восхождения мецената». «Путешествие волхвов» указывает на тот факт, что меценаты отлично знали, что искусство как форма связей с общественностью, которой можно манипулировать и формировать по своему усмотрению, обладает большой силой.

Этот вывод проистекает из той же динамики, что стимулировала лучшие более изысканные стороны «восхождения мецената». Все дело заключалось в легитимности. Возникла острая потребность в ощущении авторитета в политической сфере. Коллапс императорской власти привел к тому, что Северная Италия рассыпалась на лоскутное одеяло соперничающих между собой городов-государств, расположенных между Альпами и Папской областью.¹⁹ В некоторых, например во Флоренции, Сиене, Перудже и Болонье, преуспевающие торговцы окончательно подавили остатки знати и создали республики, в которых главенство номинально принадлежало «гражданам». В других – Милане, Падуе, Мантуе – города сами (добровольно или недобровольно) пошли под власть всемогующего signore или правителя. Однако, несмотря на все различия, и города-республики, и «деспотии» столкнулись с общей проблемой. Постоянная угроза внешнего владычества и неослабевающая опасность фракционности и гражданской войны заставили города выработать некий метод отстаивания и своего права на самостоятельное существование, и легитимности своей системы правления.

Но существовала также столь же острая потребность в ощущении моральной справедливости к экономической сфере. Разбогатев на расширении торговли, торговых банков и производства тканей, в коммунах и деспотиях появилось множество «новых богатых», которые стремились подтвердить свою важную роль в управлении, а также оправдать приобретенное ими колоссальное богатство.

Появившийся гуманизм предлагал множество различных средств решения этой двойственной потребности в легитимности. Образованные нотариусы и чиновники обеспечивали функционирование городов-государств, опираясь на знания классического наследия. Тем самым они давали богатым и влиятельным столь необходимую им интеллектуальную поддержку.

Однако сколь ни важны были литература и политическая философия в наделении городов-государств ощущением легитимности, этого было недостаточно. Аудитория работ подобного рода была весьма ограничена. Учитывая, что они чаще всего создавались либо чиновниками (а не олигархами и деспотами), либо литераторами, отчаянно стремившимися отвоевать себе место под солнцем, возникал вопрос, а выходят ли подобные труды за рамки самовосхваления.