Читать книгу - "Александр Великий. Дорога славы - Стивен Прессфилд"

Ну а «шов» — это граница между «пластинами».

Например, когда наша вооружённая сариссами фаланга в одном строю с отрядами царских телохранителей наступает на противника, может показаться, что все её двенадцать тысяч солдат представляют собой сплошную стену. На самом деле фронт состоит из девяти автономных подразделений (шесть состоят из фалангистов, а три — из телохранителей), каждое из которых способно решать самостоятельную задачу. Эти отряды, в свою очередь, разбиваются на более мелкие, со своим назначением. Таким образом, сплошной с виду фронт составлен из тридцати шести «пластин» с тридцатью пятью «швами». Предполагается, что каждая из «пластин» способна действовать в зависимости от обстоятельств, сообразно возникающей угрозе, однако должна стремиться не допустить разрыва «шва», соединяющего её с остальными. Таков наш порядок. Теперь мы рассмотрим порядок противника.

Месопотамцы, которые перехватывают нас, это одна огромная «пластина», без всяких «швов». Их численность составляет десять тысяч (счастливое число по халдейской нумерологии), и они подчиняются одному командиру, зятю Дария Сизамену. Ему одному: командиров, имеющих право принятия самостоятельных решений, в этом отряде нет. По месопотамскому обычаю, десять тысяч бойцов выстраиваются квадратом со стороной в сто человек. Можешь ли ты представить себе более громоздкое формирование? Кроме того, местность между ними и нами изрыта расщелинами и оврагами. Неприятель рассчитывает навалиться на нас сплошной массой, но само поле боя спутывает все его планы. К тому же месопотамцы — лучники, то есть бойцы, не обладающие ни оружием, ни навыком ближнего боя. Трёх моих полусотен оказывается достаточно, чтобы, атаковав их при попытке выступить из теснины, обратить в беспорядочную толпу.

Теперь все заблуждавшиеся ранее поняли, кто мы такие. Враги устремляются на нас, силясь закидать дротиками, однако им приходится метать их против ветра, да ещё и вверх по склону. Мы тем временем находимся уже в шестистах локтях от Дария.

Теперь ему уже известно о нашем стремительном прорыве. И ему, и командирам избранной тысячи, и кавалерии «родственников», и командирам наёмной греческой пехоты, составляющей фронт его центра. К этому времени, примерно через десять минут от начала боя, шесть пеших отрядов македонской фаланги сошлись с противником на центральном участке фронта протяжённостью тридцать сотен локтей. Среди утёсов и ежевики греческая пехота Дария и подразделения «царской дружины», не обратившиеся в бегство при прорыве «друзей», наседают на наши пехотные полки, нанося тяжёлые потери нашим отрядам, боевые порядки которых были нарушены неровной местностью, рекой, частоколами и необходимостью взбираться по крутому каменистому берегу. На крыле, обращённом к морю, двадцать пять или тридцать тысяч превосходных персидских всадников под командованием Набарзана (с Арзамесом, Реомитром и Атизесом, столь доблестно сражавшимися при Гранине) яростно атакуют наших союзников и конных наёмников, подкреплённых восемнадцатью сотнями фессалийской тяжёлой кавалерии, которую я перебросил туда в последнюю минуту.

Держат этот фронт наши лучники, критяне и македонцы, половина агриан, все двадцать тысяч наших фракийцев, союзные греки и наёмная лёгкая пехота, сражающаяся как «hamippoi», то есть пешие войска, находящиеся во взаимодействии с кавалерией.

Оттуда, где нахожусь я, ничего этого не видно, однако мне ясно, что вдоль прибрежной линии протяжённостью в четыре тысячи локтей пехота и конница смешались в яростной, невиданной схватке. Если Парменион не сумеет удержать наш левый фланг, противник прорвётся, свернёт к центру и, имея численное превосходство, обойдёт нашу фалангу с фланга и с тыла. Тогда в реке произойдёт настоящая резня. А персы, скорее всего, прорвутся: их слишком много, и они прекрасные бойцы.

Это значит, я должен завершить свой прорыв первым. «Друзья» должны пробиться к Дарию до того, как кавалерия Набарзана растерзает крыло Пармениона.

Впоследствии Гефестион расскажет, что я рвался в атаку как безумец, а мой конь выглядел ещё безумнее меня. Возможно, со стороны так оно и выглядело, но в тот момент я ощущал собранность и ясность мысли. Каждый удар, который я наношу, имеет цель, и вдохновлён он не жаждой славы, но чётким осознанием того, что спасти наших соотечественников, попавших в тяжелейшее положение на левом фланге и в центре, может лишь скорая победа, одержанная мною здесь. А также уверенностью, неколебимой уверенностью в том, что от этой победы — полной, бесспорной победы — меня отделяет лишь несколько ударов копья.

Командный пункт Дария находится на возвышенности за Пинаром, на холме, имеющем форму перевёрнутого щита. Царская колесница стоит на вершине, её штандарты и плюмажи развеваются над морем шлемов, панцирей и значков его всадников. Вокруг царя собрались лучшие из лучших, знатнейшие из знатных персидских воинов.

Их здесь полторы тысячи.

А нас восемнадцать сотен.

На этом, единственном, но решающем участке поля македонские силы достигают на данный момент численного превосходства.

Сказать, что нанесённый в следующий миг сокрушительный удар решил судьбу дня, означало бы погрешить против истины. На самом деле мы буквально вязнем в плотной массе царских защитников, и бой начинает походить не на стремительную кавалерийскую схватку, а на противостояние пехотинцев, сидящих почему-то верхами. Нет, пожалуй, более подходящим будет сравнение с морскими сражениями, разворачивающимися в тесных гаванях, когда корабли сходятся вплотную борт к борту, а моряки дерутся на палубах.

Конные защитники Дария не смеют контратаковать нас, как подобало бы витязям, ибо боятся оставить своего повелителя. Поэтому они лишь теснее смыкают свои ряды и ограничиваются обороной, словно сидят на конях, высеченных из дерева. Воители Востока держатся вместе, как тяжёлые боевые корабли, тогда как наши «друзья» стремятся атаковать их, подобно оснащённым таранами триремам.

В передних рядах противника сражаются два витязя — Оксатр, брат Дария, и Тигран, потомок прославленного Тиграна, сподвижника Кира Великого. Оба они, высокие и стройные, что соответствует персидскому идеалу, но никак не эллинскому представлению о могучем герое, не взаимодействуют один с другим, однако каждый сплачивает вокруг себя избранную тысячу и царских «родственников», превращая живую стену в бастион, который не в силах проломить даже самый яростный наш натиск. Люди и кони падают в немалых количествах, но в этой яростной схватке, как и при Гранике, решающую роль играет явное превосходство над оружием персов длинного македонского копья и бронзового панциря, закрывающего грудь и спину. Прочные доспехи позволяют нашим солдатам, обходясь без щитов, держать оружие обеими руками и, нанося удары двойной мощи, сеять в рядах врага страшное опустошение. Персы отбиваются короткими копьями, древки многих из которых расщеплены чуть ли по всей длине, или пытаются наносить удары кривыми мечами, действенные лишь тогда, когда к силе рубящего взмаха добавляется инерция скачущего коня. При этом они в большинстве своём не имеют ни шлемов, ни панцирей. Защитой им служат лёгкие тюрбаны, намотанные на руку плащи и в лучшем случае маленькие круглые щиты.