Читать книгу - "Подлинная история Куликовской битвы - А. Синельников"

– князь Иван Тарусский,

– Андрей Серкизович.

Засадный полк:

– князь Владимир Андреевич,

– Дмитрий Михайлович Волынец,

– князь Роман Михайлович Брянский,

– князь Василий Михайлович Кашинский,

– князь […] Романович Новосильский.

Под знамена Дмитрия Донского встали дружины вновь народившихся и старых окрепших городов. Княжеские дружины и городские ополчения. Именно воины этих городских соединений: Московского, Владимирского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Моложского, Стародубского, Кашинского, Смоленского, Новосильского, Оболенского, Тарусского, возможно, Суздальско-Нижегородского и Муромского и их уделов – были ядром в Куликовской битве со стороны «русских» князей. Городские дружины готовились к битве.

Неужели при той прозрачности политических ходов в таком большом масштабе это укрылось от глаз Мамая?

Конечно, нет. Определенные признаки, косвенные улики свидетельствуют об аналогичных приготовлениях и со стороны Мамая.

Незадолго до Куликовской битвы ордынский хан проводит очередную замену своей креатуры в Золотой Орде. В результате прежний 18-летний хан вместе с приближенными был казнен, а на его место заступил новый правитель, известный нам по монетным легендам под именем «Буляк» или «Туляк» – второе прочтение более приемлемо^[50]. Это же имя, переданное в форме «Тюляк», упоминается в тексте ханского ярлыка от 1379 года, выданного митрополиту Михаилу (Митяю)^[51]. Мамай заручался легитимным верховным правителем из высшей иерархии воинской касты Чингизидов. Сходная транслитерация «Теляк» или «Тетяк» содержится в изложениях летописных «сказаний» и «повестей» о Куликовской битве^[52]. Прямые указания на присутствие в «Мамаевой Орде» номинального правителя из рода Чингизидов накануне решающего сражения содержит также Новгородская Первая летопись младшего извода^[53].

К тому времени города получили право на управление и самостоятельность. Люди в коронах получили опору на города и на их силовое прикрытие. В результате они потребовали свое место у стола власти. Первым об этом заявил великий князь Владимирский. Каста кормильцев протянула руку к пирогу правления, к пирогу власти.

Каста воинов, каста людей на конях, правителей Орды, попыталась ударить по этой руке. Не вышло.

И вот тут еще серия загадок. А как же те, кто обязан был не допустить даже самой мысли выступить против власти? Как же те самые военизированные структуры – Орден? Те самые фрязи и генуэзцы, что были на территории Руси? И почему московская коалиция, если Москва – вообще не княжеский удел?

В связи с этим нельзя не упомянуть о Сергии Радонежском.

Преподобный Сергий Радонежский за какое-то время до Куликовской битвы отказался благословить великого князя на войну с Мамаем. В одной из рукописей жития величайшего русского святого приведено его прямое возражение Дмитрию Ивановичу: «…Пошлина твоя държит покорятися ордынскому царю должно».

Нет оснований сомневаться, что преподобный Сергий действительно сказал так. Сергий – личность загадочная. Не митрополит, не патриарх, просто настоятель монастыря и создатель сети обителей по всей Руси. Обителей монастырских общежитского типа, точно такого же, как и у всех монашеско-рыцарских братств. Накануне же Куликовской битвы Сергий Радонежский сказал совсем иное: «Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Пойди противу безбожных, и Богу помогающи ти, победиши».

Упомянем весьма многозначительное место из «Сказания», где сообщается о реакции рязанского князя Олега на выступление Дмитрия Ивановича против Мамая. Привожу его в переводе М. Н. Тихомирова. Узнав о решении московского князя, Олег говорит: «Я раньше думал, что не следует русским князьям противиться восточному царю. А ныне как понять? Откуда такая помощь Дмитрию Ивановичу?..». И бояре его сказали ему: «…в вотчине великого князя близ Москвы живет монах, Сергием зовут, очень прозорливый. Тот вооружил его и дал ему пособников из своих монахов».

Военно-монашеские ордена встали на сторону касты кормильцев и тем самым обеспечили ее победу в конфликте с воинами. В этом и разгадка бездействия тамплиеров (генуэзской пехоты), бывших первоначально на стороне Мамая, на поле Куликовом. В этом разгадка его смерти.

Последняя кастовая война, рожденная сменой экономической политики, изменением идеологии и парадигмы в жреческой (духовной) касте и ослаблением в касте воинов, привела к власти третью касту. Этой властной составляющей пришедшей на гребне Новой экономической политики средневековья стала каста наместников – людей в коронах. Первой ласточкой победы было право наследования. Новый закон, опиравшийся на идеологию патриархата и на завоеванное право самим решать передачу власти.

Составляя в 1389 году завещание, Дмитрий Донской писал в нем: «…благословляю сына своего Василия своею отчиною, великим княжением».

Победа, одержанная на Куликовом поле, и успехи объединительного процесса городов сказались уже в том, что великий князь Дмитрий считал великое княжение «своею отчиною» и не передавал вопрос о его судьбе на усмотрение ордынских царей.

Однако само завещание великого князя Дмитрия Ивановича в сложившихся условиях еще было двояко в своей интерпретации. Первая из них опиралась на формальное истолкование текста: наследником удела Василия I (а следовательно, и великокняжеского престола) должен стать следующий по старшинству брат умершего великого князя, то есть Юрий Дмитриевич. Подобное престолонаследие было в ходу до этого, в том числе и в роду Ивана Калиты. Отец Дмитрия Донского Иван Иванович стал великим князем после смерти своего старшего брата, Семена. Обладание великим княжением определялось тогда традицией (духовенством), волей ордынского царя (воинами) и раскладом сил на самой Руси (политикой в среде кормильцев).

Вторая интерпретация завещательного распоряжения Дмитрия Донского имела своими истоками новый порядок престолонаследия, только еще складывавшийся при Василии I.

В первом своем увещании Василий I говорил лишь о возможности перехода великого княжения к его сыну («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое держати»).

Во втором это княжение рассматривается как вотчина завещателя, наследие Дмитрия Донского («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отець»)^[54].

Пока еще власть передавалась робко, с оглядкой на более сильные касты правителей: духовенство и воинов, но уже по линии отца, по законам патриархата.