Читать книгу - "Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Леонид Млечин"

В подписанном им приказе говорилось: «Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где, по существу, нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности». Иначе говоря, чекистам просто не хватало работы. Они ее придумывали. Шпионов мало, чекистов много.

15 июля 1959 года Шелепин подписал приказ, в котором говорилось: «Учитывая политическую обстановку в стране, великое единение народа вокруг Коммунистической партии и Советского правительства, органы госбезопасности, наряду с карательными мероприятиями, должны применять больше профилактических, предупредительных мер. Не только наказание и принуждение, но и убеждение должно стать в нынешних условиях одним из главных методов работы органов госбезопасности, и особенно по отношению к молодежи».

Для того времени шелепинский подход был большим прогрессом. Выяснилось, что за «сомнительные» разговоры можно и не сажать. Или как минимум сажать не сразу…

Шелепин предложил ликвидировать в КГБ тюремный отдел и сократить число тюрем, которые принадлежали госбезопасности.

Владимир Семичастный:

— Как раз в бытность Шелепина и мою было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам. Внутренняя тюрьма на Лубянке пустовала.

Хрущев заявил тогда, что «в Советском Союзе нет сейчас заключенных в тюрьмах по политическим мотивам». Никита Сергеевич, мягко говоря, лукавил. Когда Шелепин был председателем, в тюрьмах КГБ сидело тысяча триста восемьдесят восемь арестованных. В 1961 году за антисоветскую агитацию осудили двести семь человек, в шестьдесят втором — триста двадцать три человека. Профессиональные чекисты считали, что Шелепин мало сажал.

Разумное желание Никиты Сергеевича освободить людей от давящего контроля со стороны госбезопасности было компрометировано наивной верой в то, что общественность со временем заменит органы госбезопасности и правопорядка. На совещании работников промышленности и строительства Российской Федерации Хрущев призвал всех трудящихся сражаться с антиобщественными элементами, а не ждать, пока до них доберется милиция:

— Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка. Все должны помогать органам партийного и государственного контроля и охранам общественного порядка, быть их агентами, так сказать.

В правдинском отчете о выступлении Никиты Сергеевича помечено: «Оживление в зале. Аплодисменты».

Председатель КГБ Шелепин, учтя пожелание первого секретаря, докладывал в ЦК:

«С разрешения ЦК КПСС органами госбезопасности в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сталинграде и Туле летом 1960 года были скомплектованы группы внештатных сотрудников, которые на общественных началах участвуют в наблюдении за иностранцами.

За истекшее время внештатные сотрудники, подобранные с помощью партийных организаций из числа коммунистов и комсомольцев — рабочих, служащих, студентов, а также неработающих пенсионеров органов госбезопасности и внутренних дел, во многих случаях положительно себя зарекомендовали в наблюдении за иностранцами.

Особенно полезным было использование внештатных сотрудников в наблюдении за иностранцами в часто посещаемых ими местах, где они имеют условия для проведения встреч с интересующими их лицами. Например, в Москве во время функционирования японской промышленной выставки внештатными сотрудниками выявлено более тридцати человек, имевших подозрительные контакты с японцами.

Успешно проводилось наблюдение за иностранцами в музеях, читальных залах библиотек, плавательных бассейнах и других местах.

Опыт первых месяцев работы внештатных сотрудников подтвердил целесообразность этой активной формы привлечения общественности к работе органов госбезопасности. Учитывая это, полагаем целесообразным, чтобы внештатные сотрудники привлекались к работе не только в летнее время, но также и в другие периоды года».

Это была доведенная до абсурда хрущевская идея. Наружное наблюдение — сложнейшее дело, которое под силу только профессионалам. Дилетант не способен ни выявить разведчика, ни засечь его контакты. Привлечение общественности лишь разжигало шпиономанию и подкрепляло уверенность иностранцев в том, что в Советском Союзе следят за каждым, кто приехал из-за границы. Это в общем было недалеко от истины…

Никита Сергеевич не страдал шпиономанией, но иногда ему казалось, что где-то в аппарате засели иностранные разведчики. Читая сводки зарубежной прессы, Хрущев с удивлением видел, что американцам точно известен и состав нашей армии, и ее вооружение. Он возмущенно спросил министра обороны маршала Малиновского:

— Что же это такое? Может, их агенты имеются в нашем Генеральном штабе? Как противник столь быстро узнает все наши новости?

Флегматичный Родион Яковлевич пожал плечами:

— Видимо, тут заслуга американской воздушной разведки и других технических средств.

Такая же подозрительность охватила Хрущева, когда выяснилось, что американское посольство в Москве узнало имя нового советского посла в Вашингтоне раньше, чем оно было официально названо. 8 января 1962 года, рассуждая на президиуме ЦК о внешней политике и отношениях с американцами, Хрущев вдруг озабоченно заметил, обращаясь к министру иностранных дел:

— Вообще в МИДе, товарищ Громыко, надо посмотреть. Сейчас страх сталинский снят, и поослабло. Например, через кого узнал Томпсон, что мы выдвигаем послом Добрынина?

Ллуэллин Томпсон, карьерный дипломат, в первый раз приехал в Москву еще в тридцать девятом году. Даже в самые опасные дни осени сорок первого, когда всех дипломатов эвакуировали в Куйбышев, Томпсон оставался в Москве. Потом он работал в Государственном департаменте. В 1957 году президент Дуайт Эйзенхауэр назначил его послом в Москве. Томпсон был, возможно, самым успешным американским послом в Советском Союзе. Хрущев его ценил, приглашал с семьей к себе на дачу. А советским послом в Вашингтон отправил Добрынина.

Анатолий Федорович Добрынин заведовал американским отделом и был членом коллегии Министерства иностранных дел. Начинавший трудовую деятельность инженером-конструктором на авиационном заводе, Добрынин оказался прирожденным дипломатом. Хрущев безошибочно угадал в нем способность понимать американцев и ладить с ними в самой сложной ситуации. Добрынин проработал в Вашингтоне почти четверть века.

Злые языки утверждали, что министр Громыко видел в нем соперника, и Добрынин именно по этой причине так долго пробыл послом в Вашингтоне. Если бы он вовремя вернулся в Москву, то имел шанс сменить Андрея Андреевича в главном кабинете на седьмом этаже высотного здания на Смоленской площади.

— Томпсон, — продолжал Хрущев, — получил эту информацию доверительно в то время, когда это никому не было объявлено. А это такое дело, что должны единицы знать. Я и вы. Кто же еще знал кроме вас? Малин? Он выпускал решение. Через кого это произошло? И мы не можем узнать. Разболтали. Томпсон говорит, что это доверительно было сказано, поэтому, мол, не могу назвать имя, чтобы русские не узнали источник, откуда я узнал. Это уже говорит о том, что есть человек, который ему доверительно говорит. Это уже измена, это уже предательство. Кроме того, я считаю, что американцы имеют кого-то в нашей разведке, потому что просачиваются некоторые материалы, довольно близкие к истине. А почему мы можем исключить, что нет таких людей в МИДе?