Читать книгу - "Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов"

Это был разноязыкий город, многонациональный, как и вся монархия, центром которой он являлся. При дворе говорили в основном по-французски, хотя родным языком большей части аристократии был немецкий, и сама Мария Терезия во время важных переговоров или в минуты душевного волнения нередко переходила на венский диалект. Так, когда в феврале 1768 г. ей во время театрального представления доложили о рождении у эрцгерцога Леопольда сына (будущего Франца II/I), королева чуть ли не на весь зал воскликнула: «Poldl hat a Buam!» («У Польдля мальчишка!»). Все чаще на приемах и балах в Хофбурге и Шёнбрунне слышалась венгерская речь: Габсбурги всячески старались привлечь склонных к неповиновению мадьярских магнатов на свою сторону, а что могло быть более притягательным для аристократа, чем роскошь императорского двора? На улицах же Вены звучали также чешский, словенский, итальянский...

Последний был главным образом языком театра и оперы, но в последние годы XVIII века благодаря деятельности гениев австрийской музыки — Моцарта, Гайдна, Глюка — постановки на немецком стали теснить произведения итальянцев. Благосостояние композиторов, художников и артистов в ту пору, однако, слишком сильно зависело от благосклонности меценатов, главным из которых считал себя Иосиф II. Согласно известному историческому анекдоту, после премьеры «Женитьбы Фигаро» император, не обладавший хорошим музыкальным слухом, упрекнул автора: «Слишком много нот, дорогой Моцарт!» На что получил дерзкий ответ: «Какие именно ноты имеет в виду Ваше Величество?» Великая музыка Моцарта, как и произведения его современников, доносит до нас колорит тогдашней Вены — города, из которого к тому времени почти исчез мрачноватый, торжественно-напыщенный дух эпохи барокко. В Вене умели веселиться и любили жизнь, хотя у этой жизни хватало и темных сторон.

На город то и дело обрушивались эпидемии. Оспа и холера (чума в XVIII столетии, к счастью, перестала быть бичом Европы) не щадили ни простолюдинов, ни аристократов, ни членов императорской семьи. В особенно лютые зимы на улицах бедняцких кварталов валялись трупы замерзших, а по весне прибрежные районы столицы то и дело оказывались под дунайскими волнами. Во время одного из особенно сильных наводнений Франц I, супруг Марии Терезии, лично руководил спасательными работами и раздавал пострадавшим Деньги, одежду и продовольствие. По-прежнему высокой оставалась смертность, 50-летний мужчина считался едва ли не стариком. При Иосифе II было сделано многое для помощи бедным и больным, построено несколько ночлежных домов и большая городская больница. Не забывали власти и о развлечениях для народа: так, Иосиф впервые открыл для доступа публики знаменитый парк Пратер, где то и дело устраивались праздничные гуляния и фейерверки.

Пестрая и шумная Вена резко выделялась среди прочих городов монархии, значительно превосходя их и численностью населения, и интенсивностью культурной жизни, и развитостью городской инфраструктуры (при всем убожестве последней, если исходить и современных представлений). Тем не менее и в Буде, Пеште, Праге, Загребе в последние годы XVIII в. становятся заметны приметы модернизации: появляются мануфактуры и первые фабрики, больше становится мастерских, меняльных контор, лавок, открываются новые школы, церкви, больницы, театры... А вот обширные сельские районы Венгрии, Моравии, Трансильвании, Хорватии правление монархов-реформаторов, казалось, почти не затронуло: здесь было царство патриархальности, бедности и необразованности, что позволило канцлеру Меттерниху впоследствии заметить, что «Азия начинается за восточными воротами Вены».

Особенно заметно это было в Венгрии, фундаментом экономики которой оставалось сельское хозяйство, основанное на крупном помещичьем землевладении. В политическом плане венгерский народ по-прежнему представляли несколько десятков тысяч дворян, которые считали себя единственными выразителями воли нации и в большинстве своем отличались квасным патриотизмом в духе лозунга тех лет — Extra Hungariam non est vita («Вне Венгрии жизни нет»). По отношению к другим народам, обитавшим в землях короны св. Стефана, это сословие не испытывало ничего, кроме презрения; так, о словаках, составлявших одно из наиболее крупных национальных меньшинств Венгрии, говорили: Tot ember nem ember («Словак — не человек»).

Идеи Просвещения затронули определенную, хоть и небольшую, часть мадьярской шляхты, которая положительно отнеслась к йозефинистским преобразованиям. Прежде всего это относится к протестантам, которым Патент о веротерпимости открыл путь к государственной карьере. Тем не менее политические представления венгерской элиты в целом к концу правления Иосифа II представляли собой удивительный коктейль

из либерально-конституционных, националистических и традиционалистских идей. Эта идеологическая смесь, возникшая в результате реакции венгерского общества на радикализм Иосифа II, в 1790—1792 гг. едва не вызвала новое столкновение Венгрии с Габсбургами. Умиротворение венгров стало одной из главных задач нового императора Леопольда II.

* * *

В отличие от своего покойного брата, Леопольд в совершенстве владел искусством divide et impera (разделять и властвовать). Ему удалось сыграть на внутривенгерских противоречиях и, умело сочетая политику кнута и пряника, в считанные месяцы усмирить непокорное королевство. Хватило нескольких, хоть и значительных, уступок: отмены налоговой реформы, уничтожения кадастров, возвращения латыни статуса официального языка и т. д. Корона св. Стефана была торжественно возвращена в Венгрию. Духом примирения проникнут и манифест Леопольда, изданный по случаю его коронации в качестве венгерского короля 15 ноября 1790 г. Сейм, в свою очередь, проявил подчеркнутую лояльность короне, избрав новым палатином (наместником) Венгрии эрцгерцога Александра Леопольда — одного из сыновей императора. (Эта традиция сохранялась вплоть до революции 1848 г.; так возникла одна из младших ветвей Габсбургов — венгерская.)

Вскоре выдохлось восстание в южных Нидерландах, и императорские войска беспрепятственно вернулись в Брюссель. И здесь Леопольду пришлось во имя мира пообещать подданным восстановить все привилегии и старинные законы, действовавшие в этой провинции во времена Марии Терезии (манифест 10 декабря 1790 года). Результат был налицо: позиции Вены, выглядевшие в последние месяцы жизни Иосифа II почти безнадежными, оказались практически полностью Восстановлены Леопольдом II.

Это связано, несомненно, не только с политическими талантами и удачливостью нового императора, но и с заработанным им к тому времени в Европе авторитетом умелого и либерального правителя, каковым Леопольд зарекомендовал себя за четверть века, проведенную им в Великом герцогстве Тосканском. Пьетро Леопольдо, как называли его здесь, был, несомненно, одним из лучших правителей, когда-либо владевших этой итальянской провинцией, унаследованной им от отца — Франца Стефана Лотарингского. Герцог упорядочил внешнюю и внутреннюю торговлю, введя единый торговый сбор, что способствовало оживлению экономики Тосканы. Была создана передовая для того времени система социальной помощи, открыто множество новых больниц, осушены болота, служившие рассадником лихорадки, пропагандировалось оспопрививание и другие профилактические меры. Леопольд запретил пытки, упростил судопроизводство, а свод тосканских законов, опубликованный в 1786 г., служил образцом для многих европейских государств. А вот в области церковной политики герцог, настроенный не менее реформаторски, чем его брат, благоразумно воздержался от радикальных мер, поскольку понял, что в Тоскане, где влияние церкви было чрезвычайно сильным, преобразования йозефинистского толка не вызвали бы ничего, кроме всеобщего возмущения.