Читать книгу - "В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы - Вадим Россман"

Москва только в силу своего веса внутри урбанистической иерархии, особенно с учетом размеров страны, не может быть экономически эффективна в масштабах развития экономики всего государства. Неэффективность Москвы связана, во-первых, с ее собственной экономикой и, во-вторых, с неэффективностью самого сочетания в Москве характеристик приматного города и столицы, что ведет к высоким издержкам для всей национальной экономики.

Здесь мы лишь воспроизведем некоторые выводы из раздела о пространственной экономике и приматных городах. Эти теоретические положения являются достаточно абстрактными, будучи, как и во всякой экономической теории, построены на несколько идеализированных моделях. Попытаемся переформулировать их в отношении к Москве.

Москва является классическим примером приматного города, то есть города, который превосходит все остальные города страны, одновременно являющегося еще и столицей, что значительно усиливает ее приматность.

Будучи чрезвычайно коррумпированной страной, Россия предоставляет своему столичному городу такой размер столичной ренты положения, который выводит из строя действие базовых экономических законов. Близость к власти создает настолько сильное притяжение к Москве и настолько сильные стимулы – в виде близости к власти, возможностей лоббирования, участия в разделе сфер влияния, принятии решений, осведомленности и возможности влияния на принятие законов – что бизнесы готовы пренебречь своми возможными преимуществами на периферии, для того, чтобы сохранить столичное присутствие. В результате она превращается в особую неэкономическую зону, – в противоположность экономическим зонам в Китае, – то есть, зону, где перестают действовать экономические законы.

Будучи городом, построенным на извлечении доходов из ресурсного сектора экономики, Москва не дает шансов для полноценного и равного участия в бизнесе в городе многим видам деловой активности, которые не связаны с ресурсной рентой. При этом ресурсная рента не является имманентной частью собственно городской экономической деятельности, а является следствием столичного статуса города. Будучи главной точкой перераспределения рентных доходов, Москва не позволяет индустриям, основанным на других типах доходов и естественных для других мегаполисов мира, успешно и полноценно конкурировать и развиваться в рамках столичной экономики. Одним из ярких примеров такой потери потенциала и огромных доходов национальной экономикой является отсутствие в городе возможностей для развития туристической индустрии в тех масштабах, которые являются естественными для сопоставимых с Москвой по своему историческому и культурному капиталу столиц мира [Билалов, 2012].

Искусственно созданные стимулы для миграций в Москву никак не вытекают из экономики и являются результатом казенной и политически стимулируемой системы перераспределения ресурсов. Логика этой системы, как и в других коррумпированных странах, состоит в создании оазиса относительно высокого благосостояния и анклавов богатства для обеспечения лояльности пространственно близких к центру государственной власти.

Даже если бы Россия не была коррумпированным государством, естественная столичная надбавка, которая состоит из нескольких компонентов и является естественной для большинства столиц мира, составляя приблизительно 7 % ее дополнительных доходов [Zimmerman, 2010], дается здесь городу, который и без этого более чем обеспечен множеством других источников дохода и социальных благ.

Важно отметить, что размер Москвы и ее агломерационные преимущества также никак не вытекают и из императивов экономического роста в системе, где задействуются аллокативные принципы [Ibid.: 765–766]. Концентрация человеческих ресурсов в одном городе дает дополнительные преимущества главным образом в системах, где рабочая сила является центральным фактором производства. Вариативность, обмен информацией и инновациями, взаимообогащение (cross-pollination) являются в таких городах решающими факторами экономического роста. Благосостояние Москвы построено на ресурсных доходах, преумножение которых не достигается концентрацией человеческих ресурсов в одном месте и дополнительными инвестициями. Во всей нефтегазовой отрасли страны задействовано только 1,6 % всего экономически активного населения России [Мартынов, 2004].

Будучи чрезвычайно крупной страной, Россия, в отличие от многих относительно небольших государств, не имеет ограничений на существование других мегаполисов, которые также могли бы реализовывать свой агломерационный потенциал. Кроме того, даже если бы сохранение приматности Москвы было принципиальным вопросом, вывод столичных полномочий из города не смог бы нанести этой приматности какого-то ущерба в силу огромности ее экономического – и отнюдь не только сырьевого – потенциала. В крупных странах совмещение приматности и столичности, по мнению многих экономистов, не является оптимальным и обычно служит тормозом для развития национальной экономики, оттягивая на себя экономические ресурсы [Moomaw, Alwosabi, 2004; Turner S., Turner R., 2011].

Продолжающийся рост мегаполиса и его реконструкция накладывают на всю страну огромные дополнительные издержки. Сумма общественных экономических издержек при этом (здесь можно сослаться только на сумму недавних московских мегапроектов по реконструкции транспортных колец) превосходит совокупность частных прибылей от агломерационных эффектов [Henderson, 2005: 95].

Кроме того, Москва уже превысила размер эффективного мегаполиса, который оправдывает существование таких крупных городов, вне зависимости от своего столичного статуса. Согласно критерию эффективности мегаполиса, сформулированному американским урбанологом Алленом Берто, количество времени, которое тратит средний городской работник на то, чтобы добраться до места работы, не должно превышать одного часа. В противном случае мегаполис становится экономически неэффективным, а рынок труда фрагментируется [Bertaud, 2004]. По оценкам специалистов, на данный момент это время в Москве составляет 65 минут, что выводит Москву из числа эффективных мегаполисов [Архангельская, 2008]. Коэффициент полезного действия пребывания столицы в Москве с этой точки зрения, вероятно, является отрицательной величиной.

Принципу, сформулированному Берто, созвучна идея оригинального российского географа и теоретика транспортных систем Григория Гольца (1933–2009), который стал пионером в развитии науки, которую он назвал исторической социосинергетикой. Гольц вводит константу времени, которое необходимо для передвижения из дома на работу, которая составляет 30 минут («константа пространственной самоорганизации населения»). Эта константа, правда, имеет в виду не столько экономику, как у Берто, сколько суточный биологический ритм. Другая константа Гольца – 40 минут – представляет собой пороговое количество времени для пересечения города из конца в конец. По подсчетам географа, с 1897 по 1960 год территория столицы выросла в десять раз, а численность населения – в семь, но при этом время передвижения из дома на место службы осталось практически неизменным (оно увеличилось с 33 до 38 минут). Увеличение площади Москвы в эпоху Хрущева в 2,5 раза (до 875 квадратных километров) существенно сократило возможности общественного транспорта справляться с проблемой и удовлетворять константе Гольца. С точки зрения экспертов, обычный массовый пассажирский транспорт не может эффективно обслуживать население городов, имеющих площадь круговой формы более 500 квадратных километров [Архангельская, 2008]. Прирезка к Москве нового куска, вероятно, доведет параметр среднего времени передвижения от дома на место службы до абсурдных величин, никак не соотносящихся ни с экономикой, ни тем более с суточным ритмом.