Читать книгу - "Лавкрафт - Глеб Елисеев"

Позднее из оккультных текстов друзья выясняют, что эта фигурка символизирует «сверхъестественные свойства души тех людей, которые истязают и пожирают мертвецов»^[135]. А вскоре незадачливые грабители начинают слышать отдаленный собачий лай и другие странные, призрачные звуки. Наконец неявная угроза воплощается в реальную трагедию — Сент-Джона убивает некая невидимая тварь, и перед смертью он успевает произнести лишь одно: «Амулет… проклятье…» Рассказчик решает избавиться от проклятия, вернув амулет в могилу, но его обворовывают в Роттердаме. Все-таки вскрыв место последнего упокоения древнего колдуна, герой видит ужасающую картину: «Теперь его череп и кости в тех местах, где их было видно, были покрыты запекшейся кровью и клочьями человеческой кожи с приставшими к ней волосами; горящие глазницы смотрели со значением и злобой, острые окровавленные зубы сжались в жуткой гримасе, словно предвещавшей мне ужасный конец. Когда же из оскаленной пасти прогремел низкий, как бы насмешливый лай, а я увидел в мерзких окровавленных костях чудовища недавно украденный у меня амулет из зеленого нефрита, разум покинул меня»^[136]. Стремясь уйти от неизбежной участи, герой-рассказчик решает застрелиться: «Сейчас, когда лай мертвого бесплотного чудовища становится все громче, а хлопки мерзких перепончатых крыльев слышны все ближе у меня над головой, только револьвер сможет дать мне забвение, единственное надежное убежище от того, чему нет названия и что называть нельзя»^[137].

Этот текст Лавкрафта написан настолько вычурным стилем и настолько перегружен «запугивающими прилагательными», что, например, С.Т. Джоши предлагает считать его самопародией. Однако вряд ли автор задумывал рассказ именно в таком качестве. Скорее сказались превратности стилистики, к которой Лавкрафт тяготел в это время. В итоге «Пес» несомненно относится к тем его текстам, которые лучше выглядят в хороших переводах, чем в оригинале. Впрочем, вскоре и самому Лавкрафту стало ясно, что дальше изощряться в стилистическом подражании По и лорду Дансени невозможно и новые рассказы требуют нового подхода — в чем-то гораздо более строгого и аскетичного.

Одним из наиболее примечательных моментов в тексте «Пса» стало то, что там впервые был упомянут «Некрономикон» — самый знаменитый из оккультных текстов, придуманных писателем. В «Псе» было сказано, что про амулет мертвеца друзья-некрофилы прочитали в «запрещенной книге Некрономикон, написанной безумным арабом Абдулом Альхазредом»^[138]. Здесь же в первый раз называется некая «страна Ленг» (впоследствии — «плато Ленг») из Центральной Азии, которая позже станет одним из важных элементов лавкрафтианской «секретной географии Земли».

Автором же проклятой книги стал тот самый Абдул Альхазред, в которого Лавкрафт играл еще в далеком детстве и который уже поминался в «Безымянном городе». Автор «Пса» также уверял, что слово «Некрономикон» услышал в одном из своих снов и означает оно «образ закона мертвых». Впрочем, впоследствии Лавкрафт будет заявлять, что оригинальным арабским названием книги было слово «Аль-Азиф». Якобы так жители аравийских пустынь называют ночное жужжание насекомых, которое принимают за голоса демонов.

Содержание «Аль-Азифа» не было ясным до конца самому Лавкрафту, и в его рассказах, как мы увидим, об этом даются самые противоречивые сведения. Но функцию свою «Некрономикон» выполнил исправно, став одновременно и «Священным Писанием», и набором инструкций для безумцев, вступающих в его текстах в контакт с потусторонними существами.

Неожиданно возродившийся в это время интерес к исламскому Востоку у Лавкрафта не ограничился только изобретением «Некрономикона». Писатель задумал целый роман, получивший заглавие «Азатот». Замысел этот формировался под влиянием воспоминаний о сказках «Тысячи и одной ночи» и причудливой фантастической повести британского писателя У. Бекфорда «Ватек», посвященной арабскому халифу Абу Джафару Харуну Аль-Васику ибн Мутасиму (811–847). Лавкрафт даже написал вполне впечатляющий зачин к своему роману: «Когда мир состарился и люди разучились удивляться чудесам; когда тускло-серые города уперлись в дымное небо своими уродливыми и мрачными домами-башнями, в тени которых невозможно даже помыслить о ласковом солнце или цветущих весенних лугах; когда ученость сорвала с Земли покровы красоты, а поэтам осталось воспевать лишь неясные видения, кое-как углядев их затуманенным внутренним взором; когда эти времена настали и все былые наивные мечтания безвозвратно канули в Лету, жил один человек, который научился странствовать за пределами скучной повседневной жизни — в тех пространствах, куда удалились мечты, покинувшие этот мир»^[139].

Однако дальше пары страниц дело не пошло. Видимо, Лавкрафт просто охладел к изначальному замыслу приключенческого романа на экзотическом ближневосточном материале — и занялся более интересными идеями для «рассказов ужасов». Однако, судя по всему, некоторые из задумок для «Азатота» нашли свое воплощение в одном из самых спорных и длинных произведений Г.Ф. Лавкрафта — в «Сомнамбулическом поиске неведомого Кадата». (А еще из текста повести У. Бекфорда были заимствованы гули — пожиратели трупов, которые появятся на страницах лавкрафтовского рассказа «Фотомодель Пикмана».)

Домой, в Провиденс, Лавкрафт вернулся лишь в середине октября 1922 г. Здесь он засел за обещанную Д. Хаутейну работу — новый рассказ из нескольких частей, которые будут последовательно публиковаться в «Хоум Брю». Объемный текст, получивший название «Затаившийся страх», был готов уже в начале декабря, когда Лавкрафт отослал его для ознакомления К.Э. Смиту.

В отличие от «Герберта Уэста — воскресителя мертвых» «Затаившийся страх» выглядит значительно более цельным произведением. Это история поиска главным героем некоего таинственного существа, нападающего на людей в Катскильских горах, неподалеку от заброшенного особняка семейства Мартенсов, рядом с вершиной Темпест-Маунтин. Герой-рассказчик, вместе с парой друзей, устраивает засаду на монстра в особняке. В результате его друзья гибнут, а главный персонаж становится одержим идеей мести неведомому чудовищу. В ходе исторических изысканий он понимает, что загадка связана с судьбой исчезнувшего семейства Мартенс. И в самом последнем эпизоде выясняет, что чудовищами были выродившиеся потомки этого семейства, обитающие в пещерах под горами. Герой встречает целые толпы таких монстров: «Бурлящий, вздымающийся и пенящийся, подобный переплетению змеиных тел, поток вырывался из отверстого зева у основания камина, подобно ядовитой заразе растекался по подвалу, сквозь щели и дыры выскальзывал из него наружу и там разбивался на множество мелких потоков, которые, растекаясь во все стороны, исчезали во тьме проклятого леса, неся страх, безумие и смерть… Когда же наконец он стал иссякать и распался на отдельные особи, мне впервые удалось разглядеть их — это были карликовые, уродливые, густо поросшие волосяным покровом обезьяноподобные существа, некие чудовищные, демонические карикатуры на род людской»^[140].