Читать книгу - "Емельян Пугачев. Книга 1 - Вячеслав Шишков"

В эту минуту короткого роздыха он вскинул дальнозоркие глаза на дворец. И видит… за зеркальным стеклом два хорошеньких личика.

«Матушка-государыня, заступись, заступись! Не дай скоропостижно скончать дни живота моего в сей проклятой экзерциции… Когда же возьмешь бразды правления в благоразумные руци свои, о мать-государыня?.. Торопись, всеблагая!..» И видит жест белой руки в свою сторону.

— О, бедни, бедни мой старикашечка… Милая Кэтти, вы не можете видеть, кто сей толстячок? — еще плохо владея русским языком, обратилась царица к молоденькой Дашковой, показав ей лорнетом на стоявшего впереди первого взвода пыхтевшего старца.

— Это… это… Да это ж наш князенька женераль Трубецкой… А вы не узналь? — ответила тоже на русском наречии природная русская княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная княжна Воронцова.

— Как, Трубецкой? Никита Юрьевич?.. Господи, помилюй!.. — изумилась императрица. — Но ведь он старушечка, ведь он есть женераль-прокурор Сената?

— Да, да… Только старушечка — дама, ваше величество, позвольте поправить вас, а он есть старичок…

— Вуй, вуй, старичок… Но, милая Кэтти, вы анрюсс выражайтесь тоже не есть очень правильно. Или ви нарошно передразняйт меня?

— О, мой бог! — всплеснув белыми ручками, Екатерина Романовна вскинула брови и сложила сердечком уста. — Могу ли я, ваше величество…

Но я и сама, очень плохо по-русски.

Они улыбнулись друг дружке конфузливо и перешли на французский.

— Ведь у несчастного Трубецкого больные ноги, подагрическая ломота, — сказала государыня. — Поэтому он и в Сенат по целым месяцам не ездит, да и дома к нему доступа нет. И вдруг…

— И вдруг, ваше величество, — заулыбалась говорливая стрекотушка Екатерина Романовна. — И вдруг государь жалует ему звание фельдмаршала. А раз так, пожалуйте на плац топать ножками с молодцами… Экзерциция, ваше величество, ныне для всех обязательна. И старых и малых.

— Знаю, знаю, мой друг… Это мне в большую печаль, — приняла скорбный лик молодая царица. — Ну к чему мучить столь почтенных людей?

Скажите, к чему?

— Это воля вашего высокого супруга, ваше величество.

— Глупая воля! Это есть чванный каприз, фанфаронство. Не более… — Брови ее величества сдвинулись, щеки алеют. Дашкова, чтоб сбить настроение царицы, притворилась веселенькой.

— Представьте, ваше величество… Только Алексей Григорьич Разумовский как-то избавился от сего публичного капральства.

— Ну да… Алексей Григорьич просто-напросто откупился. Да, да…

Просто дал взятку, а государь ее принял. В день переезда нашей фамилии в Зимний дворец очаровательный дедушка преподнес государю драгоценную трость и просил дозволения присовокупить к подарку — знаете, сколько? — миллион рублей… И его величество деньги те взял…

Екатерина Романовна растерянно захлопали глазками.

— А что касаемо младшего Разумовского, гетмана Кирилла, то он, ваше величество, принужден держать у себя молодого офицера, который дает ему ежедневно уроки новой прусской экзерциции.

— Сей светлый государственный ум рожден царствовать, а не ради капральских артикулов, — в раздражении перебила ее государыня, и лицо ее снова стало печальным. — Бедный, бедный. Но ведь государь его любит и чтит. И в то же время ежечасно при публике обращает в шута. Дивлюсь моему государю.

За окнами на плацу продолжалось учение. Звенел крикливый голос Петра:

— Правофланговый третьего взвода на гауптвахт… Раз, два! Раз, два!

Левой! Левой!.. Бараны!.. Я вас, чертячьи головы, вишколю… Раз, два!

Айн, цвай! Четвертый взвод, слюшай! Весь взвод под арест! Взводный — под ружье на три ночи к пакхаузам.

Учение продолжается уже битых три часа. Кроме Петра на коне и его свиты, все несказанно устали месить глубокий вязкий снег. Выбившись из последних сил, один за другим упали шесть солдат.

— Убрать, убрать! — бесился всегда ожесточавшийся на экзерцициях царек. — Поставить новых!

Адъютант Перфильев то и дело скачет от Петра с приказами.

— Гетман Разумовский! — кричит Петр. — Подбирайте живот! Прямей вытягивай ногу! Вы опять идете, как вьючный двугорбый верблюд. Плечи, плечи назад!..

Изнеженный гетман Кирилл Разумовский, подобно князю Трубецкому, нервничал, куксился, проклинал и жизнь и царя.

Эти царские окрики не могли долететь до ушей государыни, но их слышала гвардия, слышало войско. Щедрый на помощь солдатам и малоимущим офицерам, Кирилл Разумовский был кумиром всей гвардии. Публичная, почти ежедневная насмешка царя над гетманом коробила всех.

— Ваше величество, — прижимая руки к груди и выразив на умном лице таинственность, восторженно шепчет Дашкова. — Ваше величество, если б вы только знали, сколь много у вас друзей среди гвардии: пять братьев Орловых, Ласунский, Пассек, Росла…

— Чшш… — и царица посунулась к Дашковой. — Закройте ваши уста, сии стены с ушами. Мне ведомо очень, очень многое, даже то, чего вы, по своей молодости, не можете знать, мой любезный друг… А впрочем, я рада вас выслушать. Пойдемте ко мне.

Взволнованная Дашкова поймала изящную руку Екатерины и покрыла ее поцелуями.

— Ваше величество! Тучи над вашей головой сгущаются. Доверьтесь мне.

Я достойна вашего доверия. Моя жизнь принадлежит вам, государыня.

Приказывайте, располагайте мною. Я в курсе всех дел. Скажите, какой ваш план? Я держу полную связь…

— Чш-ш-ш… У меня плана нет. Все в руце божией, — с притворным смирением прошептала Екатерина.

2

Прозвучали по коридору размашистые, военные шаги. Петр проследовал на антресоли, в покои Елизаветы Воронцовой, завтракать.

— Романовна! Романовна! — сразу зашумел он, бросая арапу Нарцису мокрые плащ и шляпу. — Сегодняшняя экзерциция из рук вон плоха… За ночь навалило снегу, дождь… И этот неженка, сибарит гетман Разумовский! У него ноги, как из ваты, и ходит, как двугорбый верблюд. Мне надоело вычитывать ему рацеи. Я охрип, кричавши на него… Нарцис! Рюмку ежевичной. А я все же его люблю. И он меня любит, Романовна… А не пригласить ли его откушать с нами?

— Что ж, — ленивым голосом проговорила Воронцова, сидя возле венецианского туалета и лениво сажая себе на щеку мушку. — Пригласи, Пьер… Он человек решпектабельный…

— Ну да, ну да… Я и сам к нему полный решпект имею. — Петр подергал висевшую вдоль дверного косяка расшитую бисером розетку. На звонок вошел саженный лысый бородач Митрич, стукнул в каблук и — грудь вперед — замер.

— Здорово, Митрич! Ну, как ты сегодня — пьян есть?

— Никак нет, ваше императорское величество! — гаркнул бородач и, прикрыв рот рукой, покашлял в сторону. — Мы не пьем…

— Ха-ха… Смирр-но! (Митрич замер.) Шагом марш! Ать-два, ать-два…