Читать книгу - "Марко Поло - Сергей Нечаев"

Рустикан Пизанский — это, понятное дело, наш Рустичелло (Рустичано). А записать свой рассказ Марко Поло, оказывается, его «заставил».

В соседнем абзаце пизанец утверждает, что хотя в книге и представлены «необычайные всякие диковины», но написанному нужно верить, ибо «всё тут правда»{417}.

Всё правда? О том, что это не совсем так, уже говорилось и еще будет говориться. А пока же зададимся вопросом — почему два итальянца выбрали для записи французский язык?

Первый ответ, который приходит в голову, — Марко Поло и Рустичелло сочли венецианский диалект негодным для задуманного эпического повествования. В самом деле такая книга могла быть написана только на французском языке, который Брунетто Латини, видный литератор XIII века и наставник великого Данте Алигьери, «считал самым совершенным на свете»{418}.

В любом случае французский язык был тогда хорошо известен в Ломбардии, в Генуе и в Венеции.

Существовало даже франко-венецианское наречие, которое «понимали не только образованные люди, но и широкие массы»{419}.

К тому же французский язык был в те времена самым распространенным языком романов, то есть историй о любви и приключениях. Во всяком случае, литература на французском «конкурировала в Италии XIII века не только с латинской, но и с прозой на диалектах»{420}.

К сожалению, Марко Поло не знал французского. Зато его знал Рустичелло. Точнее, он знал не его, а «его своеобразную и совершенно безграмотную версию»{421}.

Считается, что Рустичелло переводил рассказы Марко Поло о далеком и загадочном Востоке на французский язык и записывал их в книгу. Однако имеются и другие мнения. Например, такое: «Есть данные, что Марко Поло вовсе и не совершал свое знаменитое путешествие, а, находясь в генуэзской тюрьме, записал рассказы авантюриста и путешественника Рустичано, соединив их с персидскими описаниями Китая»{422}.

К этой теме мы еще вернемся, а пока же отметим, что, как бы то ни было, факт остается фактом: двое итальянцев составили многостраничное повествование об Азии на иностранном для них французском языке. При этом Рустичелло (Рустичано), явно имевший с французским серьезные проблемы, упоминает Марко Поло то в первом лице, то — в третьем, иногда именует произведение словами «моя книга», а иногда — «наша книга» (то есть плод сотрудничества). По-разному пизанец пишет и одни и те же слова, порой на одной и той же странице. Особенно много ошибок и нестыковок в написании имен собственных, а также во временах глаголов, что постоянно сбивает рассказ с настоящего на различные формы прошедшего времени (порой в одном и том же предложении).

По сути, безграмотный французский язык книги Марко Поло виден даже по переводам на другие языки, и местами вообще невозможно понять, что именно имеется в виду.

Итак, один из соавторов вообще не знал языка, а второй знал его недостаточно хорошо. В результате, по определению Лоуренса Бергрина, «появился, в лучшем случае, вдохновенный, но ненадежный черновой набросок, а не законченное эпическое повествование»{423}.

У этого же биографа Марко Поло читаем: «Соавторам не удалось выработать единый подход. Рустичелло стремился внушить возмущающемуся Марко свои представления о подходящей литературной форме и христианские идеалы, но по мере развития повествования он всё же дал гиперактивному путешественнику покощунствовать вволю. При всём владении устоявшимися штампами и манерами устной речи Рустичелло был лишен дара sprezzatura, то есть искусства создавать искусство. Зато Марко, отполировавший свои истории частыми пересказами и одухотворенный проницательным и заразительным энтузиазмом, буквально расточал sprezzatura. В результате рассказчик-любитель затмил профессионала»{424}.