Читать книгу - "Франсуаза Саган - Жан-Клод Лами"

Сначала было четыре песни: «Не любя вас», «День», «Вы — мое сердце» и «Вальс». Их исполняла Джульетта Греко. Запись происходила в «Аполло» в присутствии Франсуазы, которая специально приехала из Сен-Тропе. Атмосфера была натянутая. Греко нервничала и хмурилась, Мишель Магн сказал ей с раздражением: «Если вы недовольны оранжировкой, обратитесь к Мишелю Леграну»^[250].

На презентации диска в июне 1956 года в студии на улице Аржантейль загорелая, в белом костюме, с отсутствующим видом Франсуаза Саган отбывала положенное приличием время. Джульетта Греко, кутаясь в мексиканскую шаль, объясняла журналистам: «Перед тем как познакомиться с Франсуазой, я была о ней не слишком высокого мнения, но когда она мне предложила свои песни, я поняла, какой у нее потенциал, что она неисчерпаема, у нее отличный французский!» У молодой романистки было восемь готовых песен о прекрасных летних вечерах, об одиночестве, о белых ночах. Франсуаза не знала, кому их предложить.

С Анабеллой Швоб из Люрса Саган познакомилась в «Каролл’с», кабаре на улице Понтье, куда она зашла в сопровождении Мишеля Деона. Тогда он писал свой роман «Обманутые надежды» в доме, который Франсуаза сняла в Адэнвиле, деревне близ Сэн-э-Уаз, рядом с Удэном. «Я бы предпочла, чтобы мои песни спели вы», — говорит она Анабелле, которая в героические времена Сен-Жермен-де-Пре стала одновременно сообщницей и соперницей Джульетты Греко.

Это было началом дружбы, основанной на совместном отдыхе, порой сумасшедшем, порой спокойном, но всегда полном каких-то авантюр. После войны, времени оккупации, молодежь нуждалась в разрядке, и это напряжение смогло разрядиться в Сен-Жермен-де-Пре. Та же веселость и беззаботность царила позднее в обществе друзей Франсуазы в Сен-Тропе. Свобода романа «Здравствуй, грусть!» отражала их восприятие жизни. Об этом говорит Даниэль Желин: «Мы доставляем себе изысканные наслаждения»^[251].

Он играл в ее четвертой пьесе «Превратности фортуны», поставленной в «Театре Эдуарда VII» в январе 1964 года. Тогда она снимала квартиру близ старого порта, где жил Поль Элюар. «На двери ванной у него были приклеены статьи, фотографии, карикатуры: настоящий музей сюрреализма», — вспоминает он. Отель «Понш», который принадлежал Альберту и Марго Барбье, где она занимала обычно 22-й номер с террасой, олицетворял для нее нечто тропезианское.

Там пил ликер Пикассо, писал, глядя на море, Борис Виан, Мулуджи пел во время ужина в старом рыбацком бистро, открытом в 1885 году, когда Ги де Мопассан^[252] назвал Сен-Тропе, где так долго жила Франсуаза, «девой моря»^[253]. Она и ее друзья оставили о «Понш» и радостные и грустные воспоминания, в зависимости от дня, месяца, года. Альберт умер, Марго сохранила отрывочные воспоминания:

«Франсуаза поднималась в четыре часа пополудни, она писала в постели… Любила играть на фортепьяно, а Джульетта Греко пела о Сен-Жермен-де-Пре… Ночами играли в карты… Мы жили как в семье. Мой муж ходил встречать Франсуазу на вокзал Сен-Рафаэль… Когда снимали “И Бог создал женщину…”, Брижит Бардо ходила по “Понш” обнаженная. “Прикройся, ты некрасивая”, — сказал ей Альберт. “Я не красивая?” — воскликнула изумленная Брижит».

В Сен-Тропе Франсуаза Саган и Брижит Бардо чувствовали себя тем более комфортно, что родители отправили их туда перед войной на каникулы. Как и Анабелла, которая приехала туда впервые со своей матерью в 1932 году, в возрасте четырех лет. Для Жан-Клода Мерля, старого проказника Сен-Жермен-де-Пре, бывшего организатора дискотеки, расположенной на улице Сен-Бенуа, Сен-Тропе стал постоянным местопребыванием. Этот беспечный весельчак, считавший своим призванием веселить современников, привлек Франсуазу к участию в организации в отеле «Понш» нелепой конференции по пчеловодству.

«Мы заказали афиши. Местная пресса сообщила о готовящемся мероприятии со всей серьезностью. Никто не мог предположить, что это розыгрыш. Из Моля (Вар) приехало много пчеловодов. Когда вошла Франсуаза в полосатой желто-зеленой майке, зал был полон. Майками под пчелиный окрас всю компанию снабдил бутик “Шоз”. В течение часа она молола чушь и в итоге сравнила пчелиную матку с английской королевой. Пчеловоды, наконец поняв, что им морочат голову, в ярости уехали. Альберт Барбье, естественно, тоже был недоволен. Дело закончилось пирушкой».