Читать книгу - "Аскольдова могила - Михаил Загоскин"

— Который будет вторым отцом своего народа, — прервал незнакомый.

— Нет, — продолжал Алексей, — не кормилец тот земли Русской, кто предает ее во власть врагов! Владыко силен любовью своих подданных, и горе им, если он должен прибегать под защиту иноплеменных. Только тогда блаженствует страна, когда царь и народ, как душа и тело, нераздельны меж собою. И неужели ты думаешь, что призванные тобою печенеги, истребив войско Владимира, удовольствуются временною данью и удалятся спокойно от пределов наших? О, нет! Ты знаешь сам, что эти хищные звери покроют пеплом всю землю Русскую, уведут в неволю жен и детей наших, запрудят широкий Днепр трупами беззащитных поселян и до тех пор не покинут Киева, пока развалины его не порастут травою. Несчастный, иль не довольно еще ты собрал проклятий на главу свою? Ты некогда любил отечество, ты с гордостью называл себя русским! Подумай, что готовишь ты для своей родины?.. Если печенеги не разорят до конца Киева, то пощадят ли его соседние народы? Не слетятся ли над его трупом, как алчные коршуны, ятвяги, радимичи, литва и хорваты? Ответствуй мне: спасет ли тогда неопытный юноша от рабства и вечной гибели растерзанное врагами, смутами и междоусобием злосчастное царство Русское?

Как уличенный в преступлении злодей стоит с поникшею головою перед своим неподкупным судилищем, так, мрачный и безмолвный, стоял незнакомый против Алексея. Подавленный истиною слов его, он не смел поднять взоров и остановить их на величественном и спокойном челе этого верного слуги божия.

— Ты молчишь? — продолжал Алексей. — Ты колеблешься?.. О, не искушай долготерпения божия!.. Не умножай числа твоих беззаконий!.. И почему ты знаешь, несчастный, в чью грудь направит господь твой меч, изощренный на погибель Владимира? Почему ты знаешь, что тот самый, для которого ты идешь на новое цареубийство, не падет под его ударами?.. Представь тому, кому известны все сокровенные наши помыслы, и казнить, и миловать. Я заклинаю тебя его святым именем, умоляю тебя именем твоей родины, откажись, о, откажись от преступных твоих замыслов!

— Откажись! — повторил мрачным голосом незнакомый. — Да для чего же я останусь жить на этом свете? Круглый бесприютный сирота, я отрекся от родины, загубил всю жизнь мою для того, чтоб возвратить законное наследие правнуку Аскольда; я родился, взрос, живу неразлучно с этою мыслию, она не покидает меня ни днем, ни ночью; эта мысль была для меня отцом и матерью, семьей, родными, всем — и ты хочешь!.. Да!.. Тебе легко говорить, старик: у тебя есть дочь, друзья, ты не один в этом мире, а я…

— Ты! — прервал с живостью Алексей. — О, нет, нет, ты не будешь сиротою: скажи одно слово, и я назову тебя братом; Всеслав и Надежда будут детьми твоими; я стану день и ночь молить Господа, да просветит и успокоит он твою душу; мы составим одно семейство, любовь детей усладит остаток дней твоих, они будут любить тебя столько же… нет, более, чем меня; чтить волю твою, покоить в старости, и ты, примирившись с небесами и своею совестью, заснешь спокойно вечным сном посреди своего семейства.

— Прочь, прочь, соблазнитель, оставь меня! — вскричал незнакомый. Он закрыл руками лицо свое. — Семья, дети!.. — прошептал он едва слышным голосом. — О, зачем я родился на этом свете!.. Нет, старик! — продолжал он, устремив на Алексея неподвижный и сверкающий взор. — Нет, я пойду до конца путем, мною избранным, я хочу свершить обещанное мною на могиле отца и деда: или я исполнял доселе долг мой и должен исполнить его до конца, или все сделанное мною было преступлением, и тогда… О, Варяжко, довольно уже и прошедшего, чтоб не примирить меня никогда с самим собою. Совесть, совесть!.. — прибавил незнакомый, прижав крепко правую руку к груди своей. — Неужели, я слышу твой голос?.. Молчи, о, молчи, злодейка!.. Ты спала до сих пор, так не пробуждайся вовеки!.. Варяжко, прежде чем я расстанусь с тобою, ты должен мне поклясться твоим богом, что тайна, которую открыл тебе этот безрассудный юноша, и все то, что ты слышал от меня, умрет вместе с тобою!

— Я не хочу быть клятвопреступником, — сказал Алексей, смотря смело на незнакомого, — и не обещаю тебе хранить этой тайны.

— Несчастный, что ты говоришь?..

— Да, я свершил долг христианина, — продолжал спокойно Алексей, — теперь мне остается исполнить то, что повелевает моя совесть и долг каждого русского. Или ты сей же час отречешься от крамольных твоих замыслов, или завтра же Владимир узнает все!

— Завтра! — прошептал глухим голосом незнакомый. — Завтра!.. — повторил он. — Да знаешь ли ты, что для тебя нет уже завтрашнего дня… Безумный, ты мог бы обмануть меня, но теперь… старик, ты произнес твой смертный приговор!

— Он произнесен еще до дня моего рождения, — прервал с кротостью Алексей. — Днем позже, днем ранее…

— В последний раз, Варяжко, клянись, или ничто в мире не спасет тебя!.. Клянись! — повторил ужасным голосом незнакомый.

— Да, — сказал с твердостью Алексей, — я клянусь исполнить все сказанное мною, и умру, если Господь пожелает призвать меня к себе; но знай, неистовый убийца, что ни ты, ни все живущие на земле не властны сократить или продлить единым мгновением число дней, определенных для земного моего испытания; и я еще раз повторяю тебе: если Господь Бог не допустит тебя быть моим убийцею, то завтра же Владимир узнает все. Прощай.

Сказав эти слова, Алексей пошел тихими шагами по тропинке, ведущей в глубину леса. Обнажив до половины свой меч, незнакомый сделал несколько шагов вслед за ним, но вдруг остановился: руки его дрожали, обезображенное судорожными движениями лицо то пылало, то покрывалось смертною бледностью.

— Нет, — сказал он наконец, — не могу, рука моя не подымается на этого старика! О, если б он стал защищаться, если б, по крайней мере, старался спасти себя… но это бестрепетное спокойствие, эта кротость, самоотвержение… Варяжко!.. Варяжко, ты победил меня!.. Меня! — повторил незнакомый после минутного молчания. — Как, тот, кто не побоялся прослыть предателем, не дрогнул, поднимая руку на своего благодетеля, уступит презренному христианину, признает победителем своим полоумного старика? Нет, нет!.. Ненавистный Варяжко, ты всегда, как враждебный дух, препятствовал моим намерениям; везде, как неугомонная совесть, становился между мной и судьбой моею! Или ты, или я, но один из нас должен погибнуть!.. Да, да… — продолжал незнакомый, — этот мир тесен для нас обоих!..

Он замолчал. С полминуты еще продолжал он бороться с самим собою и вдруг, заскрежетав зубами, как пробужденный от тяжкого сна, как будто бы подвигнутый какою-то чуждою, непреодолимою волею, ринулся вихрем вслед за уходящим Алексеем.

Тороп, который во все время дрожал как лист, прижавшись за ореховым кустом, несмотря на все старания свои, не мог подслушать, о чем говорил его господин с Алексеем, но всякий раз, когда на лице незнакомого изображался гнев, сердце его замирало.

— Прибьет он его, беднягу! — шептал про себя Тороп. — Долго ли до беды? Как даст ему раз… Да и он-то какой!.. Экий назойливый старичишка! Смотри, пожалуй: так и лезет на драку!.. Усидит ли голова на плечах, а уж быть ему без бороды!.. Ух, батюшка, насилу разошлись! — промолвил он наконец, вздохнув свободнее. — Ай да Алексей!.. Ну, исполать ему — ушел целехонек! Эй, да куда это кинулся боярин?.. За ним!.. Так и есть! — продолжал Тороп, выходя на поляну. — Повернул направо… к оврагу… Ох, плохо дело!.. Догонит он его… да схватится с ним опять!.. Чу!.. Что это?