Читать книгу - "Екатерина Великая - Анри Труайя"

Править империей Екатерина хочет, исходя из принципов, внушенных книгами, она сама изложила их в изысканном стиле, когда еще не была у власти:

«Я хочу и желаю лишь блага для этой страны, куда Всевышний меня прислал… Слава державы – это моя слава».

«Прибавить к морю Черному море Каспийское и все это – к морю Белому; наладить торговлю с Китаем и Восточной Индией через Татарию будет означать возвышение этой империи (русской) над другими империями Азии и Европы. А что может воспротивиться неограниченной власти абсолютного монарха, управляющего воинственным народом?»

Превознося «неограниченную власть» монарха и господство России над другими государствами, Екатерина предполагает прежде всего править во благо народа. Верная учениям философов, она осуждает крепостное право: «Делать из людей, рожденных свободными, рабов противно христианской религии и справедливости…» «Свобода, ты – душа всего, без тебя все мертво. Я хочу, чтобы подчинялись законам, но не желаю рабства».

Это либеральное кредо не мешает ей, взойдя на престол, раздать главным действующим лицам переворота (Орловым, Разумовским, Панину) восемнадцать тысяч крестьян с землей, принадлежавших царскому двору. Впрочем, она не верит, что можно освободить крепостных: «Совершить подобный подвиг (освободить крепостных) – значит навлечь на себя ненависть землевладельцев… Раз уж такое зло существует в России, надо хотя бы уменьшить вред, им наносимый. Поезжайте в деревню и спросите у крестьянина, сколько у него детей родилось. Как правило, он ответит: десять, двенадцать и нередко двадцать. А сколько выжило? Он ответит: один, два, четыре… Надо уменьшить смертность, наладить медицинскую помощь, прежде всего для малолетних детей… Они бегают голые по снегу и льду. Выживающий – здоровяк, но девятнадцать умрут – какая потеря для государства!»

А теперь надо переходить от теории к практике. Когда Екатерина впервые собирает Сенат в Летнем дворце, она потрясена финансовым и социальным положением страны. Через много лет она будет с ужасом вспоминать об этом грубом контакте с реальной жизнью.

«Большая часть армии находилась за рубежом и уже восемь месяцев не получала жалованья, – напишет она. – Флот заброшен, армия в беспорядке, крепости разваливались. У бюджета 17 миллионов рублей долга, в денежном обороте сто миллионов рублей. Во всей империи никто не знает, каков доход у казны. Государственный бюджет не утвержден в четких границах. Почти все виды торговли монополизированы частными лицами. Около 200 000 заводских и монастырских крестьян открыто бунтуют. Во многих местах крестьяне отказываются повиноваться и платить оброк барину. Правосудие продажно: прав тот, кто больше заплатит. Умы ожесточаются из-за зверских пыток и наказаний за безделицу, словно за тяжелое преступление. Народ повсюду жалуется на коррупцию, продажность, всевозможные хищения и несправедливость».

Хладнокровно Екатерина решает начать с дефицита в бюджете. Заполнить казну. Но как? Господа сенаторы не в силах найти решение. А она решительно настаивает на необходимости отменить некоторые «монополии», то есть прибыль от промышленности, регулярно получаемую несколькими знатнейшими семьями, в том числе Шуваловыми. А чтобы предвосхитить недовольство тех, кого она лишает части их доходов, ввести покрытие бумажных денег металлом и нетленное моральное покрытие. Таковым является беспредельное уважение нации к личности Ее величества. Вера, укрепившаяся в душах, постепенно выходит наружу. Иностранных кредиторов привлекает слепое доверие русских по отношению к их финансовой судьбе. Философ XVIII века Посошков пишет по этому поводу: «Стоимость монеты составляет не золото, не серебро, не медь и не какое-либо другое ценное вещество, из которого сделана монета… а облик монарха, отчеканенный по металлу; это – выраженная его изображением воля монарха придать куску металла такую ценность, что его без колебания принимают в обмен на вещи, представляющие реальную ценность… А раз так, то несущественно, из чего сделана монета. Воля государя выражается в том, чтобы такую же стоимость имел кусок меди, лист бумаги, и этого достаточно, так оно и будет».

Екатерина, выпуская огромное количество ассигнаций, великолепнейшим образом уходит от условий, регламентирующих повсюду в мире экономическую жизнь. Причина, по которой во Франции провалилась эмиссия ассигнаций и потерпел крах Джон Ло,^[66] – это пошатнувшееся доверие.

Екатерина торжественно отказывается при всем Сенате от «комнатных денег», то есть личного бюджета царей. А это – тринадцатая часть от всего бюджета империи. Сенаторы, пораженные такой щедростью, кричат «Ура!» и плачут от благодарности. Но этого мало, чтобы удержать корабль на плаву. Тем более что, стараясь направить в казну все новые деньги, Екатерина намерена все же править с пышностью. Вскоре она примет и другие меры: новые налоги, заем, увеличение многих оброков, в том числе на бороды с крестьян. Этот оброк ввел еще Петр Великий в виде налога с каждого бородача, прибывающего в столицу. Разумеется, крестьяне могли освободиться от этого оброка, сбрив бороду, но они боялись гнева церковников, ибо, по решению Собора 1551 года, «нет большего греха, чем еретический обычай брить бороду… Брить бороду в угоду людям противно Господу Богу, создавшему нас по образу Своему и подобию».

Однако важнейшей мерой, безусловно, стало создание эмиссионного банка, печатающего ассигнации по требованию императорской казны. За время своего правления Екатерина выпустит огромное количество бумажных денег. В любой другой стране такая практика вызвала бы инфляцию и крах. Но России такие беды не угрожают. Ибо залогом, единственной гарантией общественного доверия является покрытие. А в России доверие непоколебимо. Покорность верноподданных – вот основа для эмиссии бумажных денег. Это фокус, волшебная алхимия, когда золото получают из ничего, из воздуха. Через несколько лет после Посошкова граф де Сегюр напишет: «По приезде сюда надо отбросить привычные представления о финансовых операциях, проводимых в других странах. Там монарх повелевает действиями, а не общественным мнением; здесь ему подчинено все, в том числе и мнение. Огромное количество банковских билетов, уверенность в том, что никакие средства не смогут их покрыть, порча денег, приводящая к потере вдвое стоимости золотых и серебряных монет, одним словом, все, что в другом государстве привело бы к банкротству и самым ужасным революциям, здесь не вызывает не только никаких потрясений, но даже никаких сомнений в доверии, и я убежден, что, если бы императрица захотела, она могла бы заставить принимать кусочки кожи в качестве монет».^[67]

В окружении Екатерины удивляются, что эта молодая женщина, не искушенная в политике, так стремится все увидеть, все понять, все проверить, все решить сама. Ее неопытность в общественных делах нисколько ее не пугает, а, наоборот, похоже, стимулирует к деятельности. Ни на секунду у нее не возникло сомнений, сможет ли она управлять страной, к тому же не ее родиной. Можно подумать, что всю жизнь она готовилась к этому. Идет ли речь о международных отношениях или о внутренних проблемах, она тут же в курсе дела. При любых обстоятельствах она, новичок, уверена в своей правоте, идя против мнения прожженных политиков. В ней срабатывает убежденность самоучки и полное отсутствие чувства неполноценности перед огромными задачами, требующими решения. Впрочем, и в ее повседневном поведении нет ничего неясного, невольного, бессознательного. И в политике и в любви она проста и здорова. Ее поведение естественно, открыто и задорно. В отличие от императрицы Елизаветы ее не столько привлекают блеск и пышность полновластия, сколько его скрытые пружины. Как и для Петра Великого, которому она стремится подражать, для нее кабинетная работа является скрытой, но главной частью профессии монарха. Она не знает усталости и вникает в доклады, меморандумы, счета в масштабе всей страны, в дипломатическую переписку. Восемнадцать лет ее держали в стороне от «серьезных дел», и вот теперь она берет реванш, как изголодавшийся набрасывается на пищу. Председательствует на всех заседаниях Совета министров, на всех заседаниях Сената, сбивая сановников беспощадными вопросами и постоянными призывами к гражданскому долгу. Этим мужчинам, давно привыкшим к распущенности, непоследовательности и административной волоките, она не стесняется советовать вставать пораньше и продолжать заседания во второй половине дня. Сама она встает в пять часов утра и работает по двенадцать, а то и четырнадцать часов в день. Еле успевает поесть, а вечером, к девяти часам, после непродолжительного застолья с близкими в изнеможении падает в постель. На удивление писарям, проекты ее осуществляются с такой скоростью, что они даже шокированы. Однажды Сенат сообщил ей, что в каждом городе империи отныне есть свой «воевода» или военный губернатор, на что она ответила вопросом: а сколько городов в России? Пауза. Никто не знает. Ну что ж, сказала она, посчитаем города по карте. Да, но в архивах Сената не нашлось карты России. С улыбкой Екатерина дает пять рублей молодому чиновнику и велит пойти в Академию наук и купить там «Атлас» Кириллова. Уличенные в полном невежестве, сенаторы сидят, вобрав голову в плечи. Сотни раз ей придется приучать их к порядку. С молодости воспитанная на чтении Монтескье и Вольтера, она легко расправляется с этими лентяями сановниками. Тормошит их и заставляет шевелить мозгами. Хоть и давно учится она в России, но смириться с невообразимым хаосом в управлении страной не может. Здесь правила противоречат одно другому, все основано на обычаях, а они различны в разных областях, судопроизводство осуществляется кое-как, канцелярии игнорируют друг друга, каждая контора проводит свою политику – империю тянут в разные стороны. Со своим светлым умом Екатерина не может не навести порядок в этом нагромождении хлама. Образно говоря, она приносит лампу и метлу. Выслушивая ее критику и предложения, сенаторы и министры признают, что она права. Но в душе они спрашивают себя, по какому праву эта немецкая принцесса позволяет себе сметать здесь русскую пыль веков.