Читать книгу - "Из жизни двух городов. Париж и Лондон - Джонатан Конлин"

В нужных местах зрители изо всех сил кричали «Да!», а в конце песни с оглушительным хлопком открывалась громадная бутылка, символизировавшая победу шампанского над миром. В целом песня призывала к неумеренному расточительству и животной похоти.

Помимо вошедшей в историю щедрости и железного желудка, Чарли обладал еще одним чудесным качеством: верностью своему напитку. «Пусть эпикуры пиво пьют, бургундское, кларет, — пел он. — Но мне для счастья нужен лишь один «Моэт»^[75].

На сцену Чарли также выходил с бутылкой «Моэта» — по условиям контракта на публике он не имел права пить ничего другого, а ездить должен был лишь в экипаже с двумя форейторами. Конкуренты «Моэт & Шандо» очень быстро поняли, что им также надо продвигать свой товар. Другой известный исполнитель Альфред Пек Стивенс («Великий Вэнс») был одним из приверженцев «Вдовы Клико».

«Клико! Клико! Всегда Клико! — пел он. — Лишь ты — напиток мой». Вскоре на прилавках появился сборник песен «Галоп Клико»; издатели нахально утверждали, что эти песни сочинил «Шампейн-Чарли». Кстати, американские рэперы конца двадцатого века снова начали использовать забытые реалии, употребляя в своих в песнях викторианский сленг и прославляя неумеренное употребление «Мо», т. е. шампанского. Таким образом, черные рэперы вели собственную классовую войну, возвещая о своем прибытии на «олимп» богатства и славы.

Хотя Чарли самоуверенно заявлял, что именно он заставляет окружающих пить шампанское, на самом деле главным «промоутером» этого напитка был Уильям Гладстон, канцлер казначейства и будущий премьер-министр Великобритании. Гладстон и сам был не прочь выпить бокал шампанского за обедом, поэтому считал, что умеренное потребление этого напитка поможет английскому народу переключиться с джина на благородные игристые вина. Свободная торговля должна была улучшить моральный климат среди рабочих и открыть им глаза на простую истину: качество всегда предпочтительнее количества. И Гладстон начал действовать. В январе 1860 года он снизил пошлины на импорт шампанского с пяти шиллингов и шести пенсов (принятых до 1831 года) до трех шиллингов (это соглашение с Францией получило имя лидера фритредеров Ричарда Кобдена). В результате политики Гладстона потребление французских вин в Англии за следующие двенадцать месяцев увеличилось более чем вдвое, с 547 тысяч галлонов до 1,1 миллиона. В следующем году оно выросло еще в два раза, достигнув отметки 2,2 миллиона, а в 1862 году Гладстон понизил пошлины еще больше — до двух шиллингов и шести пенсов. Потребление вин продолжало расти и в 1868 году достигло 4,5 миллионов галлонов. К сожалению, эти меры, хоть и стимулировали питие шампанских вин, не повлияли на любовь британцев к собственным алкогольным напиткам. Противники Гладстона в Парламенте язвили, что главной задачей премьер-министра было резкое увеличение всех форм интоксикации населения.

Моде на шампанское потребовалось несколько лет, чтобы дойти до мюзик-холлов, и Гладстон, которого по праву можно было назвать «Вилли-Шампейн», несомненно, приложил к этому руку. В 1860-е годы шампанское было гораздо слаще, чем сейчас, но, к сожалению, франко-прусская война прервала поставки в 1870–1871 годах, а после ее окончания фирмы по производству шампанского начали «гнать» гораздо более сухие марочные бренды, взвинчивая при этом цены. Популярность песен о шампанском уверенно прошла рубеж двух веков, навеки соединив в умах людей Париж и шипучие напитки. В словах таких популярных песен, как «Развеселые соседи» (Our Lively Neighbours) Париж сразу же узнавался как «шипящий, булькающий, мечущий пробки в потолок». Кстати, снижение пошлин сыграло на руку и английской стороне: наглядным примером служит пивоваренный завод Басса, в 1860-х открывший линию по производству пива. Светлый эль Басса наряду с шампанским указан в карте вин парижских мюзик-холлов — как и на стойке бара, изображенной на знаменитой картине Эдуара Мане «Бар в «Фоли-Бержер» (1882 г.)