Читать книгу - "Двор красного монарха. История восхождения Сталина к власти - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Теплоту по отношению к старинным друзьям подтверждает еще одно удивительное письмо, которое долго пылилось в архиве. В 1930 году Сталин получил интересное послание из далекой Сибири. Директор одного из сибирских колхозов спрашивал его, стоит ли принимать в колхоз бывшего царского полицейского, который утверждает, что якобы знал самого Сталина. Выяснилось, что старик действительно надзирал за Сталиным во время одной из сибирских ссылок. Вождь выкроил время и написал бывшему жандарму пространную рекомендацию. «Во время моей ссылки в Курейке в 1914–16 годах Михаил Мерзликов действительно был жандармом в этом селе. В то время у него был один приказ – охранять меня… Ясно, что я не мог дружить с Мерзликовым. И все же должен сказать, что, хотя наши отношения и не были дружескими, не было в них и той враждебности, какая обычно возникает между надзирателями и ссыльными. Пожалуй, мне следует объяснить, что Мерзликов исполнял свои обязанности надзирателя без обычного жандармского рвения, не шпионил и не преследовал меня, закрывал глаза на мои частые отлучки и нередко упрекал своих подчиненных за то, что не выполняли его приказы… Я считаю своим долгом рассказать обо всем этом. Могу засвидетельствовать, что в 1914–16 годах, когда Мерзликов охранял меня, он вел себя лучше других царских полицейских. Не знаю, чем занимался Мерзликов при Колчаке и советской власти, и тем более не могу знать, какой он сейчас».

Похоже, Сталин, убивавший лучших друзей, все же понимал, что такое настоящая дружба. Трудно сказать, уничтожил ли он Кирова, или Николаевым на самом деле двигала исключительно ревность. Ясно одно: Сталин очень ловко воспользовался этим убийством, чтобы устранить не только своих противников, но и наименее радикальных соратников.

* * *

Сергей Миронович Киров в темном френче лежал в открытом гробу в окружении красных знамен, десятков венков с трогательными надписями и многочисленных кадок с пальмами. Прощание с ленинградским руководителем было выдержано в типично большевистских традициях и проходило в неоклассической роскоши построенного князем Потемкиным Таврического дворца. 3 декабря, ровно в 9.30 вечера, Сталин и члены политбюро застыли в почетном карауле у гроба. Эта скорбная вахта тоже была непременным атрибутом большевистских похорон. Ворошилов и Жданов были искренне огорчены. На лице Молотова – каменная маска. «На удивление, спокойным и, как обычно, непроницаемым было лицо И. В. Сталина, – отмечал Никита Сергеевич Хрущев. – Казалось, он о чем-то глубоко задумался. Его глаза смотрели поверх Кирова, сраженного пулей убийцы».

Перед возвращением в Москву вождь назначил Андрея Жданова секретарем ленинградской партийной организации. Возглавив Ленинград, Жданов сохранил пост секретаря ЦК. В городе на Неве по приказу Сталина остался и Николай Ежов. Он должен был руководить расследованием убийства.

В десять часов члены политбюро во главе с товарищем Сталиным вынесли гроб с телом Кирова и установили его на орудийный лафет. Процессия медленно направилась в скорбный путь по забитым народом улицам к вокзалу. Там гроб перенесли на поезд, на котором Сталин возвращался в Москву. Украшенный разноцветными гирляндами поезд смерти растворился в полуночной темноте. В Ленинграде остался только мозг Кирова. Ленинградским ученым предстояло найти в нем признаки большевистской гениальности.

Поезд со Сталиным еще находился в пути, а Агранов, чекист, возглавлявший расследование, уже начал допрашивать убийцу. «Упрям, как мул», – доложил он Сталину.

«Кормите Николаева вкусно, покупайте ему курицу, – распорядился вождь, любивший куриное мясо. – Он должен быть сильным, чтобы рассказать нам, чьи приказы исполнял. Если он будет молчать, мы заставим его заговорить. Он все нам расскажет».

После прибытия поезда на Октябрьский вокзал в Москве гроб с телом Кирова вновь перенесли на орудийный лафет. Затем его отвезли в Колонный зал, где гробу предстояло простоять до похорон, назначенных на следующий день.

Через пару часов после возвращения в Москву Сталин собрал заседание политбюро. Он рассказал коллегам о своем странном и неубедительном расследовании. Анастас Микоян искренне любил Кирова и поэтому был очень расстроен. Но горе не помешало ему задать очевидные вопросы: как Николаеву, вооруженному револьвером, удавалось дважды избежать ареста и как погиб Борисов?

– Как такое могло случиться! – гневно поддержал Анастаса Сталин.

– Кто-то должен за это ответить! – воскликнул Микоян. – Разве председатель ОГПУ Ягода не отвечает за безопасность членов политбюро? Он должен отчитаться перед нами.

Иосиф Виссарионович не дал Ягоду в обиду в тот вечер. Ягода был ему тогда еще нужен. У Сталина имелась другая задача – воспользоваться случаем и разгромить старых большевиков во главе с Зиновьевым. Микояна, Куйбышева и Серго Орджоникидзе поведение Сталина сильно удивило. Анастас обсуждал «непонятное поведение» Кобы с Серго. Очевидно, это происходило во время прогулок по Кремлю, традиционном месте для таких опасных разговоров. Оба были поражены и не могли ничего понять. Орджоникидзе так переживал из-за смерти друга, что потерял голос. Валериан Куйбышев предложил провести расследование ЦК. Следователям из НКВД он, очевидно, не очень доверял. Конечно, маловероятно, что Анастас Микоян, который по-прежнему горячо восхищался Сталиным и верно служил ему до самой смерти, считал, что вождь виноват в смерти Кирова. Партийные руководители научились ловко находить выход из подобных запутанных ситуаций. Они просто внушали себе, что все ясно и понятно.

В ту ночь Павел Аллилуев так же, как после самоубийства Нади, еще раз сыграл роль сторожа при родственнике. Он остался со Сталиным в Кунцеве. Опершись на его руку, Сталин тихо и проникновенно сообщил, что смерть Кирова сделала его круглым сиротой. Он произнес эти слова так трогательно, что Павел не удержался и обнял его. Нет причин сомневаться в искренности горя вождя.

Улицу Горького перекрыли в десять часов утра 5 декабря. Так же, как после смерти Надежды Аллилуевой, Карл Паукер предпринял усиленные меры безопасности. Сталинская свита собралась в Колонном зале. Похороны видных большевиков всегда проходили очень экстравагантно: горящие факелы, шторы из алого бархата и знамена, свисающие с потолка до пола, густые заросли пальм. О том, что сейчас XX век, говорила толпа репортеров. Они, как сумасшедшие, щелкали затворами фотоаппаратов. Бесчисленные вспышки делали и без того сильное неоновое освещение зала еще ярче. Прощание сопровождалось траурной музыкой в исполнении оркестра Большого театра. Блестящие похороны павшим рыцарям умели устраивать не только нацисты. Большевики хоронили своих героев с не меньшей пышностью. Совпадали даже цвета – на похоронах доминировали красный и черный.

Сталин уже провозгласил Кирова своим самым близким товарищем. После смерти тот превратился в большевистского мученика. По стране прокатилась волна переименований. Именем Кирова были названы его родной город Вятка, Мариинский театр и сотни улиц в разных городах огромной страны.

Гроб стоял на алом кумаче. На виске покойного виднелся синяк зеленоватого оттенка. Он образовался в результате падения. Около гроба сидели вдова и сестры Сергея Мироновича, с которыми он не виделся и не поддерживал отношений в течение тридцати лет. Станислав Реденс, начальник НКВД Москвы, подвел свою беременную жену Анну Аллилуеву и чету Сванидзе к местам почетных гостей рядом с супругами членов политбюро. Наступила тишина. Ее нарушал только стук каблуков солдат, эхом разносившийся по огромному залу. Затем Мария Сванидзе услышала шаги «стойких и решительных орлов». В почетном карауле у гроба застыли члены политбюро.