Читать книгу - "Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина - Элен Каррер д'Анкосс"

Мари-Пьер Рей в своей биографии Александра I относит духовную революцию, произошедшую в нем, к совершенно определенному моменту – пожару в Москве, из которого, как она пишет, он выйдет преображенным. Множество свидетельств подкрепляют ее гипотезу, и прежде всего тот факт, что на следующий год Александр оказывает поддержку основанию Голицыным и Родионом Кошелевым Русского библейского общества. Впоследствии император завяжет отношения с баронессой Крюденер, которая в своем блестящем парижском салоне, где часто бывали Шатобриан, Бенжамен Констан, мадам Рекамье и герцогиня де Дюра, с энтузиазмом распространяла идеи абсолютной справедливости, прощения и всеобщего братства. К этому мистическому влиянию, которое будет действовать на него несколько лет, добавится влияние другой пылкой почитательницы Библии – Екатерины Татариновой, посвящавшей свое время комментированию Священного Писания в компании ревностных слушателей. В течение какого-то времени император слушал ее и, казалось, пленился ее проповедями, даже выделил ей пенсию. Затем, как и в случае с мадам Крюденер, ему надоели слишком экзальтированные проявления набожности. Подобные контакты с личностями, проявляющими демонстративное благочестие или проповедующими сектантские доктрины, свидетельствуют о духовных поисках Александра I. Но тут он ничем не отличался от части русской элиты, которая после увлечения Просвещением и франкмасонством обратилась к углубленным размышлениям об основах православной религии и даже протестантства. Эти духовные блуждания в самых разных направлениях в конце концов испугали Александра I, и тот в августе 1822 года рескриптом приказал распустить все секты. Франкмасонство стало одной из главных жертв его решения.

Духовный кризис, проявившийся с войны 1812 года, возможно, объясняет сочувственное отношение Александра I к Франции в момент, когда дух мщения мог бы взять в нем верх. Он же тогда расточал призывы к доброте, братству с побежденными – нечастые речи в то время, когда перенесенные насилие и бесчинства скорее порождали и питали ненависть. Окруженная тайной кончина Александра I после заявлений, свидетельствовавших об усталости от власти и желании отойти от дел, без сомнения, отразила его моральное преображение.

Это внутреннее преображение лежит в основе и еще одной загадки, на которую не дают ответа архивы, – отношений Александра I с Римом. Его желание примирить восточную и западную церкви не представляло тайны. Историки подтверждают, что от его имени велись секретные переговоры с Ватиканом. Генерал-адъютанта Александра Мишо де Боретура, офицера из Ниццы, перешедшего на службу к российскому императору и служившего в 1812 году с Барклаем-де-Толли, действительно направили в Ватикан в 1825 году. Отсюда берет начало гипотеза о тайном переходе Александра I в католичество и его проекте слияния церквей. Однако в пользу противоположной точки зрения напомним, что в 1820 году при Александре I из России были изгнаны иезуиты и что Александр неоднократно выражал недовольство пропагандой, которую вели греки-униаты в западных областях империи.

К тому же как не принять во внимание, что годы, последовавшие за наполеоновскими войнами, отмечены в России пробуждением национального сознания, о чем свидетельствует эволюция великого историка Карамзина? Поклонник Просвещения, он, став ошеломленным свидетелем террора, написал три года спустя: «Век Просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя». И он дошел до критики подражания Западу и дела Петра Великого, противопоставляя им национальные традиции; Жозеф де Местр в ту же эпоху развивает этот сюжет в своих «Четырех главах о России». Карамзин упрекал Петра Великого за отмену патриархата. Эти темы будоражат Россию в середине 20-х годов ХIХ века и проявляются в консервативной ориентации внешней политики императора. Ничто не мешает думать, будто Александра привлекало католичество, но доказательств тому недостаточно и в дискуссии необходимо учитывать его глубокую привязанность к русской традиции.

Александр I уделял Франции больше всего внимания, начиная со встречи в Тильзите. Он верил в возможность заключения союза с Францией на основе признания за своей страной статуса великой державы и вначале безраздельно посвятил себя идее союза, к которому он так стремился. Затем настали годы разочарования, войн, и он встал в авангарде оппозиции Наполеону. Наконец, вопреки цене, заплаченной его страной за наполеоновские амбиции, он попытался облегчить последствия имперской агрессии для Франции. Поведение Александра I, столь явно отмеченное великодушием в отношении страны, с которой он так долго воевал, объясняется не только его духовными устремлениями. Оно также показывает любовь к Франции, привитую ему образованием, чтением, предлагаемым Екатериной II, влиянием Лагарпа. Александр I рос в ту пору, когда дух Просвещения витал повсюду вплоть до границ обширной империи, которой ему предстояло управлять. Эти французские идеи займут в его уме больше места, чем все пережитое насилие, войны, пожар в Москве. Александр I, которого называли скрытным и непостоянным, всю жизнь оставался верен своей духовной франкофилии, в которой был взращен.