Читать книгу - "В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной - Барт ван Эс"

Организацию «Ле-Эзрат а-Елед» (что на иврите означает «Ради помощи ребенку») создали в Нидерландах в 1945 году, чтобы помочь детям, уцелевшим в Холокосте. После окончания войны они не могли вернуться в родные семьи, и причина не только в чьих-то личных действиях, а в политике государства. Еще в сентябре 1944 года Гезина ван дер Молен, одна из лидеров христианского сопротивления, начала распространять листовки с наказом членам ее сети, спасшим около восьмидесяти детей, оставлять ребенка у себя, даже если объявятся его родные отец или мать. Она утверждала, что, передав детей Сопротивлению, еврейские родители тем самым отказались от своих родительских прав. 13 августа 1945 года правительство создало Комиссию по делам приемных детей военного периода, а Гезина ван дер Молен ее возглавила.

Комиссия, в которой евреи были в меньшинстве, проводила политику, названную детоцентричной. Это означало, что дела около четырех тысяч еврейских детей, скрывавшихся во время войны, будут рассматривать по отдельности. Если, по мнению комиссии, в интересах ребенка окажется оставить его у приемных родителей, так и поступят, даже если родственники, в том числе родители, еще живы.

Через семнадцать дней после учреждения комиссии Абрахам де Йонг, который сам в годы войны прятался в убежище, вступил с ней в борьбу и основал «Ле-Эзрат а-Елед».

Благодаря финансированию «Джойнта», Американского еврейского распределительного комитета, созданная де Йонгом «Ле-Эзрат а-Елед» быстро заявила о себе как серьезная и профессиональная организация. К апрелю 1946-го ее штат насчитывал тридцать сотрудников, а к сентябрю – пятьдесят два. Среди них были социальные работники, следователи, участники общественных кампаний, люди, ухаживавшие за детьми. Несмотря на яростное противодействие комиссии и самой Гезины ван дер Молен, в «Ле-Эзрат а-Елед» вскоре приступили к расследованиям условий, в которых оказались еврейские дети. В результате появился и отчет о Лин.

В отличие от комиссии, сотрудники «Ле-Эзрат а-Елед» хотели по возможности (а то и вопреки желанию детей) вернуть сирот в культуру, в которой они были рождены. Для этого отыскивали уцелевших родственников или, если таковые не находились, подбирали еврейские семейные пары, готовые усыновить ребенка. В случае Лин рассматривались оба варианта. Девочка была из большой разветвленной семьи, однако, как сообщает досье, к 1945 году из нее остались в живых всего двое взрослых.

Наверно, естественно предположить, что Лин узнала о гибели родителей в определенный день и час. Однако на деле она осознала это далеко не сразу, а постепенно, очень медленно. Уже в декабре 1942 года, катая по полу два колечка, угодившие в щель в доме на Билдердейкстрат, девятилетняя Лин в каком-то смысле простилась с мамой и папой. Прекратила о них думать, стерла родителей из сознания. Они перестали существовать для нее как реальные люди и в настоящем, и в прошлом. И после войны все продолжали молчать и не упоминали о родителях, что лишь подтвердило их гибель, но для Лин этот факт оставался отвлеченным, далеким, слишком страшным, чтобы она могла принять его как свершившийся. Невозможно было вообразить себе этот ужас. Прошли десятилетия, прежде чем Лин смогла представить, какими они были. И когда это наконец случилось, душевное потрясение оказалось огромным.

Последней, кто видел мать Лин живой (прежде чем она вместе с бабушкой Лин вошла в вагон для перевозки скота, направлявшийся в Польшу), была тетя Роза – она упоминается в отчете «Ле-Эзрат а-Елед». Тетя Роза – вдова дяди Лин по материнской линии. Почти сразу после возвращения девочки в Дордрехт она приехала навестить племянницу. Они на день съездили в Гаагу, и тетя вписала в альбом Лин стихотворение, датированное 24 ноября 1945 года. Это первая запись в альбоме после перерыва в два с половиной года.

Дорогая Линтье,

Надеюсь, что в жизни получишь тыМного счастья, здоровья и красоты,Поверь, из числа всех твоих друзейЯ желаю этого всех сильней.И если ты будешь добра и честна,То жизненных благ получишь сполна.Ведь знает крепко весь белый свет:Кто добр, к тому мы добры в ответ.В удачу свою неизменно верь —И жизненный путь пройдешь без потерь.

С горячей любовью,

тетя Роза

Почерк немного неровный, кое-где помарки, но мне интересно: есть ли в этом стихотворении нечто личное? Вряд ли. Пожелания в адрес племянницы самые теплые, но сомневаюсь, что за пять военных лет тетя Роза получила хоть какие-то подтверждения словам «Кто добр, к тому мы добры в ответ». Ее «удача» состояла в том, что она уцелела в Аушвице, но дорогой ценой – после многолетних медицинских экспериментов Йозефа Менгеле, которые помимо прочих ужасных последствий сделали ее бесплодной. На семейном снимке, сделанном в 1930-х на пляже в Схевенингене, тетя Роза стоит в центре, в белом купальном костюме и с волейбольным мячом. Десять лет спустя из двадцати трех здоровых молодых мужчин и женщин с этого снимка она одна осталась в живых.

Файл 037

К 1947 году, когда досье Лин было завершено, Роза Спиро уже уехала из Нидерландов – сначала в Индонезию, а затем в США. Лин помнит ее бурную энергию, обаяние и твердость суждений. Когда они вновь встретились, тетя Роза осудила форму Молодежного клуба социалистов, которую носила племянница, и повела Лин по магазинам – купить что-нибудь «очаровательное», как она выразилась. Лин покорно следовала за ней. Она помнит, как в почти пустом универсальном магазине тетя опрокинула стенд, так что уйма маленьких флакончиков раскатилась по всему полу и некоторые из них разбились. Духами запахло так сильно, что голова закружилась. Но, в отличие от Лин, тетя Роза вовсе не смутилась, а напустилась на продавщиц – закричала, что расставлять товар надо аккуратнее. В отчете «Ле-Эзрат а-Елед» эта вынесшая столько боли женщина безжалостно названа «пустоголовой богемой». Тем не менее они, возможно, были правы, решив, что для присмотра за детьми Роза не годится.

Столь же мало оптимизма внушал и второй из уцелевших взрослых родственников Лин – дядя Эдди. На кадре с пляжной компанией в Схевенингене его нет, потому что даже тогда он считался в семье темной лошадкой. Тетя Роза как-то одолжила ему дорогую фотокамеру, которую тот не вернул, а еще была некая история с пропавшими чемоданами, и дело кончилось вмешательством полиции. К началу войны Эдди жил за границей и отношения с семьей почти не поддерживал. Неудивительно, что его сочли неподходящим опекуном для девочки-подростка.

Однако он был само очарование. Лин помнит, как летом 1946-го он внезапно возник на пороге дома на Фредерикстрат – мужчина лет тридцати в форме сержанта, так и фонтанировавший рассказами о своих путешествиях. Он привез Лин пару туфелек, хорошеньких, на высоком каблуке, но они оказались малы. Вот фото Лин и Эдди: он в мундире, она вся сияет – улыбка до ушей, даже лицо преобразилось. Конечно, дядя Эдди тоже захотел что-нибудь написать ей в альбом. Увы, чистых страниц больше не осталось, поэтому он взял отдельный листок, а Лин вложила его рядом со стихотворением тети Розы, в самый конец. Там стоит дата – 10 июля 1946 года.