Читать книгу - "Королева Бланка - Владимир Москалев"

И Бланка поняла, что граф де Ла Марш держит сторону своего единомышленника. Может быть даже, они заранее договорились. Она устало вздохнула, повернулась, поглядела на сына. Людовик сидел рядом и смотрел на Лузиньяна. Глаза выражали недоумение. Как же так, ведь совсем недавно граф де Ла Марш помогал его отцу в Гаскони, хотя и сражался там против собственного пасынка. И вот теперь он в стане врага, того, против кого воевал. Мальчика озарила мысль, и он высказал её, не сводя глаз с Лузиньяна:

— Граф, почему вы идёте против моей матери? Вас подговорила к этому ваша жена, мать английского короля?

Де Ла Марш побагровел, опустил глаза — Людовик попал в точку. Мятежный граф и в самом деле шёл на поводу у бывшей королевы Англии. Признаваться в этом, однако, не следовало, и он ответил:

— Меня просто не устраивает её предложение. Возможно, в скором времени я дам положительный ответ.

Юный король вытаращил глаза. Кровь бросилась ему в голову. Его воспитывали в строгой манере, его учили тому, как должны обращаться подданные к своему сюзерену.

— Граф де Ла Марш, вы забываетесь! — гневно воскликнул он, вскакивая с места. — Впредь будьте добры обращаться к моей матери словами «ваше величество»! Я не потерплю, чтобы, говоря о королеве Франции, употребляли местоимения!

Самолюбие Лузиньяна было больно задето. Он не простил бы такого выпада против него никому… кроме короля. Желая загладить вину, он мягко проговорил:

— Конечно, конечно. Прошу простить мне невольный промах.

— И не единственный! — одарила его неприязненным взглядом Бланка. — Беседовать с королём следует в соответствии с его высоким положением миропомазанника, дарованным ему Господом! Мне очень жаль, Гуго де Лузиньян, что вы намеренно упускаете это из виду. Ваш титул не даёт вам права считать себя братом короля; только тот вправе допустить подобное обращение к особе монарха.

Де Ла Марш и тут сдержался. Не следовало раньше времени наводить на себя подозрение; он знал, чтó ожидает царственных особ на их обратном пути.

— Увы, я сегодня отчего-то необычайно рассеян, — выдавил он из себя под пристальным взглядом Моклерка. — Мне не хотелось бы ссориться из-за этого, тем более что его величество Людовик Девятый, будем надеяться на это, скоро станет деверем моей дочери и шурином моему сыну.

Сказал — и замолчал, тая насмешку в глазах. Заглянув в них, Бланка поняла: всё, происходящее в эти минуты, — чудовищный фарс, разыгрываемый её вассалами непонятно с какой целью. Она почувствовала вдруг: над ней и её сыном смеются, никто и не думает соглашаться на её предложения по той простой причине, что не видит перед собой реальной власти. Значит, с ней не хотят вести переговоры потому, что не считают её законной правительницей. В их глазах она по-прежнему иностранка, что-то вроде бастарда, и они никогда не станут ей подчиняться, а потому и стараются избавиться от неё, чтобы править самим. Нет, они не против миропомазанника Божьего, не желают его низлагать, прятать в тюрьму и мучить там, — ничего этого они и в мыслях не держат. Они мечтают разлучить их — её и сына, потом разогнать советников, занять их место и от имени малолетнего короля разворовывать то, что собрал воедино и сберёг её свёкор Филипп. Вождём, который возглавил бы новое правительство, они избрали бы Филиппа Строптивого, того, кого нет сейчас здесь, но который знает, что происходит в Вандоме. Кого же ещё, если не дядю короля? Лучшей кандидатуры выдвинуть невозможно.

Бланка поглядела на Моклерка и уловила в его глазах ту же насмешку. Нет сомнений, они против неё. Она им мешает. Её нужно убрать, чтобы расчистить себе путь. И они не успокоятся, пока не завершат задуманного ими дела. Значит, Беллем — не последняя веха. Следует ждать нового удара.

Она вспомнила Гёрена. Он предупреждал её, что очередной выпад не за горами и надо быть к нему готовым. Боже мой, уж не теперь ли?! Её бросило в холод, сердце забилось чаще. Ведь её охрана — всего пятьдесят конных! Не мало, конечно, но и не много. Но больше нельзя, дабы не вызвать страха у этих двоих. А у них самих? Они были уже здесь, когда она с сыном подъехала к воротам замка. Кто знает, сколько у них людей? Впрочем, замок невелик, в нём много не спрячешь… А в городке? Кто ответит ей на это?

Как бы там ни было, она решила тотчас же уезжать, несмотря на просьбы Гуго и Моклерка остаться на несколько дней: луга, поля, реки, охота… Когда это ещё королю выпадет возможность побывать в этих краях? А там, как знать, не примут ли оба — герцог и граф — благоприятное для неё решение.

Но она уже поняла, что это ловушка. Глаза Лузиньяна сказали ей об этом — суженные, с той же смешинкой в уголках.

Словно отвечая её мыслям, Людовик потянул мать за рукав.

— Поедем, мама! Здесь всё чужое, мы тут никому не нужны. Я хочу к Гёрену…

Они покинули башню; слуги с факелами сопровождали их с боков, спереди и сзади. Никто не проронил ни слова. Молчание царило вокруг, слышался только торопливый топот каблуков сапог по ступеням башни, потом по каменному полу.

Бланка, в окружении своих рыцарей, тревожным взглядом окинула замковый двор. Много людей, все в кольчугах, с оружием. Всё новые, как муравьи, ползут из дверей; чужие, хмурые лица заполняют площадь вокруг башни. Её рыцари, переглянувшись, взялись за рукояти мечей: её подозрения и опасения передались и им. Все как один, они смотрели теперь на неё, готовые по её знаку броситься на врагов, защищая юного короля, его мать и их королевство, ставшее для них родным домом. Но она не подала им знака, хотя площадь была уже забита вооружёнными людьми, а без этого они не смели обнажать оружие. Стояли, поводя глазами по сторонам, — с мечами, луками, арбалетами, — смотрели и ждали.

Бланка не стала ждать, вскочила в седло и, как гордая Брадаманта^[31], указала рукой путь — к воротам, которые были открыты. Не прошло и нескольких минут, как, простучав копытами коней по подъёмному мосту, отряд запылил по дороге на Орлеан.

— Пусть едут, мы сделали своё дело, — констатировал Моклерк, глядя вслед удаляющимся всадникам.

— Те, что поджидают юнца в Корбейле, доведут его до конца, — отозвался Лузиньян. — Их, как передал посланец, около полутора сотен.

— Трое против одного. Без знамён, гербов. Обычные рутьеры.

И оба рассмеялись.