Читать книгу - "Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков"

И как-то раз тоже получил записку: «Эх, ты! А говорил, что любишь! Обещал прийти… К. В.». До конца конференции я ломал голову, выскребая до сухого блеска сусеки личного опыта. Что ещё за К. В.? Куда я обещал прийти? Так и не вспомнил. В конце толковища ко мне подошёл Костя Воробьёв, работник отдела культуры ЦК ВЛКСМ, и спросил, улыбаясь: «Что ж ты не пришёл? Мы тебя ждали с пивом и воблой. А говорил, что любишь баню!» И я вспомнил, что мы действительно собирались компанией в сауну, недавно отгроханную водном из оборонных НИИ. В ту пору укромных мест, где можно попариться, выпить и поговорить, было не так много, поэтому от подобных приглашений редко отказывались.

За «Апофегей» я сел в начале 88-го, сразу после выхода повести «Сто дней до приказа», всколыхнувшей и без того возбуждённое советское общество. Когда сегодня обладатель «Букера», «Нацбеста» или «Большой книги» ощущает себя знаменитостью только потому, что его показали в телевизоре, мне смешно. Мои первые вещи вызвали всесоюзные прения, в журнале «Юность» под мешки с почтой в мой адрес выделили особый чуланчик, а на улице, если меня узнавали прохожие, случались стихийные читательские конференции. Говорю всё это не из позднего тщеславия, а чтобы напомнить, какое место литература занимала в умах и душах соотечественников. От меня с нетерпением ждали продолжения «военной темы», я получал груды писем, где мне подсказывали сюжеты, сообщали факты самой разнузданной дедовщины и офицерских злоупотреблений. Но авторы одной темы похожи на едоков, которые всю жизнь жуют одну и ту же сосиску длиной в несколько километров. Отрежут очередной кусочек, разогреют и жуют, жуют. В моём поколении тоже были такие писатели, но их книги забылись сразу по прочтении, как рекомендации врача-венеролога после выздоровления.

Меня же какой-то непонятной магической силой тянуло рассказать то, что я знал о молодых партийных карьеристах, а перевидал я их к тому времени немало. Сам не знаю, откуда взялась эта тяга. Может, я каким-то седьмым, писательским чувством предощущал скорый крах советской цивилизации с её неповторимым номенклатурным миром? Или предвидел, что именно эти молодые мустанги партии и комсомола станут основной движущей силой капитализации страны?

Была и другая причина: в повести «ЧП районного масштаба», законченной в 1981 году, я кое-что недоговорил, о чём-то умолчал из опаски, что вещь никогда не напечатают, ведь советская власть в ту пору казалась незыблемой, как Памир, и неисчерпаемой, как Байкал. Заметьте, футурологические произведения фантастов, например, Ивана Ефремова или братьев Стругацких, пророков передовой советской интеллигенции, рисовали читателям вдохновенные картины продвинутого бесклассового общества, сиречь коммунизма. О реставрации капитализма даже никто и не грезил. В этом смысле в наших головах царила полная неразбериха. Так, мы, студенты пединститута, создали тайную литературную организацию и для написания программы сошлись в большой квартире Саши Трапезникова, сына военного прокурора Московского округа. Выпили и стали обсуждать первый раздел: будущее общественное устройство страны. Не больше и не меньше.

– Необходимо разрешить частную собственность! – заявил Саша.

– Капитализм, что ли? – не понял я.

– Нет, капитализм не нужен. Только частная собственность…

Потом долго спорили, как захватить власть, и пришли к выводу, что без помощи уголовного мира не обойтись. Ну не идиоты! Слава богу, на том наши бдения и закончились, а то моя первая повесть называлась бы не «Сто дней до приказа», а как-нибудь иначе – «Места отдалённые», например. Преувеличиваю? Но ведь впаяли же за подобные вещи (правда, он ещё и теракт готовил) семь лет прозаику Бородину, и как раз в те самые времена.