Читать книгу - "Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - Андрей Митрофанов"

Обращаясь к анализу русско-турецких отношений, Жан-Луи Карра оставался верен излюбленной теме неминуемого раздела Турции, намекал на судьбу турецкой столицы и новый конфликт, теперь уже Австрии с Россией: «Стоит только окинуть взором карту, чтобы увидеть всю невероятность того, что Константинополь когда- либо будет принадлежать русским. Венский двор обманул петербургский, если обещал последнему при разделе отдать столицу Оттоманской империи»^[411]. И кабинету Петербурга нечего будет противопоставить интригам Вены, ведь, по мнению Карра, истощение России достигло критического предела: «Можно утверждать, что Россия разорена на грядущие сто лет или [чуть] меньше. Во всей империи сегодня не найдется и тридцати миллионов турских ливров в золотой или серебряной монете, все находящиеся в обращении - это бумажные билеты. Вот к чему привела дорога славы Екатерины II»^[412]. Ответ на вопрос о том, почему в войнах России и Турции верх непременно одерживает первая, предлагал обращавшийся к этому Жан-Поль Марат. Он полагал, что победы над турками объясняются, прежде всего, превосходством европейской военной дисциплины над азиатской, а также тем, что «подданные ее [Екатерины. - А. М.] сильны и закалены, они не поддаются усталости и терпеливо сносят голод; по счастливому обычаю у них не происходит восстаний, когда армия не получает припасов (что бывает не очень редко)...

При этом финансовые средства императрицы довольно часто оказываются скудными, но она обладает достаточной изворотливостью, чтобы скрыть от публики это роковое обстоятельство»^[413].

Столь же резко высказывается о российской политике на южном направлении и Малле дю Пан, порицая, в частности, заключенный между Османской империей и Россией Кучук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г.: «Сразу же после заключения мира в Кайнарджи взорам начали открываться явные признаки проекта расчленения Османской империи. Императрица, вдохновляемая льстецами, фаворитами и литераторами, которые старались направить весь ее энтузиазм на освобождение Греции и на воцарение в Константинополе, осознавая деликатность обстоятельств, в которых она оказалась, осведомленная уже о революциях, опрокинувших троны многих ее предшественников, могла связывать свою славу и безопасность с созданием новой империи на Босфоре. На аллегорических картинах в Петербурге царицу уже изображали восстанавливающей руины Греции и попирающей ногами знамя Магомета... Согласно Кайнарджийскому миру обе стороны признавали Крым свободным и независимым, отказывались от любых интриг и всего того, что может разрушить гармонию; но петербургский кабинет слишком привычен к методам римских императоров, посылавшим какого-либо полководца в Британию или Армению, дабы продемонстрировать там свою волю с оружием в руках»^[414]. Он предостерегает Константинополь от безмятежности: новая угроза состоит в объединении против Порты усилий дворов России и Австрии. Нейтралитет Крыма, еще недавно провозглашавшийся Россией, был иллюзией, и ханство во главе с погруженным в «мифические грезы» правителем еще до официального вхождения в состав Российской империи потеряло свои порты, арсеналы и цитадели. Таким образом, Османская империя после 1774 г. лишилась в черноморском регионе всякой защиты, что привело к усилению влияния России на всем Средиземноморском пространстве: «Имперский колосс одной ногой стоит на Камчатке, а другой в Херсоне. Покорный русским крымский хан Шагин-Гирей закрыл глаза на военные маневры, что разворачиваются вокруг него; признательный Императрице, он связан с ней собственными интересами. Его избрание было вынужденным, как и избрание короля Польши [Станислава Августа Понятовского. - А. М.] и сулило те же самые последствия»^[415].

В отличие от Карра и Вольнея, Малле дю Пан не призывал к разделу Османской империи, а предостерегал Порту^[416]. И если сторонники раздела Османской империи связывали с ним перспективу распространения «цивилизации» на новые, еще «варварские», территории, Малле, напротив, считал, что всякое расширение России не только не способствует приобщению завоеванных земель к цивилизации, но ведет лишь к еще большему распространению «рабства»: «Все нападения на Польшу и победы над турками увеличили число рабов Империи, но, однако же, не следует правительству России сокращать население собственных провинций, чтобы опуститься на уровень [территорий. - А. М], приобретенных у своих соседей»^[417].

Тема будущего раздела Османской империи все же продолжала привлекать умы во Франции, лишним доказательством тому служит анонимная брошюра, появившаяся, по-видимому, в середине 1791 г., «Размышления о нынешнем положении Франции. Преимущества, на которые она сможет претендовать, если соединится с Россией и примет участие в разделе Османской империи»^[418]. К основной части сочинения автор приложил значительный «труд» о Леванте, в котором рассуждал о французской торговле на Средиземном море, о греческом архипелаге (особенно об острове Крит и его крепостях), и достаточно подробный план завоевания Египта^[419]. Наибольший интерес представляет центральная часть памфлета с красноречивым заголовком: «Крайняя необходимость, в которой находится Франция, делает нужным союз с Россией»^[420]. Памфлетист утверждал, что Франция находится перед лицом большой опасности: «Мы находимся накануне войны из числа самых опасных среди всех войн, что ранее выдерживала Франция, если политическое положение в Европе позволит самым сильным государям обратить свои силы против нас», а в такой войне, подчеркивал памфлетист, Франции необходимы верные сильные союзники и новые альянсы в Европе^[421]. Даже патриотизм, смелость и военная дисциплина не спасут Францию от поражения, и поражение французского королевства станет «еще одним уроком недолговечности человеческих дел»^[422]. Если Англии удастся заставить Россию заключить мир с турками, то отвлечение антифранцузских сил окажется иллюзорным, английские корабли войдут сначала в Средиземное море, затем в Черное, и все дальнейшие проекты и действия русских окажутся невоплощенными, Екатерине II придется завершить разорительную для нее войну с турками безо всякой выгоды для себя. Ситуация еще более ухудшится, когда российская императрица изменит действующие договоры о наступательном альянсе и откажется от принципа вооруженного нейтралитета, тем самым она предоставит полную свободу действий врагам Франции^[423].