Читать книгу - "Срединное море. История Средиземноморья - Джон Джулиус Норвич"

В последовавшие месяцы слова Урбана благодаря самому папе стали известны всей Франции, а целая армия проповедников разнесла их по всем уголкам Западной Европы. Реакция была потрясающей — даже из таких отдаленных краев, как Шотландия, люди поспешили принять на себя знак креста. Ни император Генрих IV, ни французский король Филипп I^[127] — недавно отлученный от церкви за прелюбодеяние — не находились в особенно хороших отношениях с Римом, чтобы принять участие в Крестовом походе. Возможно, это было и к лучшему: Урбан решил, что такое великое предприятие должно находиться под контролем церкви, и провозгласил предводителем и своим официальным легатом одного из сравнительно небольшого числа тех мужей церкви, кто уже совершал паломничество в Иерусалим, — епископа Адемара из Ле-Пюи. Епископа этого, однако, должны были сопровождать несколько могущественных магнатов: Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузский — старейший, богатейший и наиболее выдающийся из их числа; брат французского короля граф Гуго де Вермандуа, который прибыл в глубоком потрясении от ужасного кораблекрушения в Адриатическом море; граф Роберт II Фландрский; граф Роберт Нормандский (сын Вильгельма Завоевателя) и его кузен граф Стефан де Блуа, а также Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии. С Готфридом прибыл его брат Балдуин Булонский, который, будучи младшим сыном в семье, не получившим наследства, привез с собой жену и детей и был полон решимости добыть себе королевство на Востоке. Из Южной Италии явился Боэмунд, герцог Тарентский, сын Робера Гвискара, лелеявший похожие мечты. Будучи истинным норманном, он мало интересовался святыми местами, но Крестовый поход считал величайшим приключением своей жизни.

Одним из наиболее популярных предводителей, однако, был человек вовсе не знатного происхождения — пожилой странствующий монах по имени Петр и по прозванию Пустынник, возникшему из-за накидки, которую, насколько известно, он никогда не снимал. От него исходил отвратительный запах; о нем говорили, что его почти нельзя отличить от осла, на котором он всегда ездил, но личный магнетизм его был неотразим. По словам историка Гиберта Ножанского, «все, что ни говорил и ни делал он, казалось, несло на себе отпечаток святости». Он проповедовал Крестовый поход по всей Франции и во многих областях Германии, и к тому времени, когда его собственная экспедиция началась, за ним следовало более 40 000 человек. Многие из них, несомненно, являлись искренними, богобоязненными людьми, жаждущими сражаться за святое дело, однако хватало и больных, и калек — в том числе женщин и детей, — ожидавших чудесных исцелений. Громадное же большинство, по-видимому, составлял разношерстный сброд, привлеченный лишь возможностью грабежа и обещанием для всех, кто примет участие в путешествии, места в раю.

Крестоносцы пустились в путь в разное время и выбрали разные маршруты, чтобы достичь первого «сборного пункта» — Константинополя; это было неизбежно, учитывая количество участников предприятия и множество мест, откуда они отправились в дорогу. Урбан, кажется, искренне полагал, что их ожидает теплый прием со стороны Алексея I Комнина; разве сам он не обращался к Западу за военной помощью против турок? Папе так и не удалось понять: одно дело — отряд-другой опытных воинов-наемников, пришедших, чтобы пополнить ряды обороняющихся, и совершенно иное — целые армии. Во многих из них дисциплина полностью отсутствовала; солдаты ожидали, что им дадут хлеб и кров, но были совершенно не готовы слушаться чьих бы то ни было приказаний и руководствовались только собственной волей. За краткое время, имевшееся в его распоряжении, Алексей сделал все, что мог: организовал значительные поставки продовольствия во все города, через которые предстояло пройти крестоносцам; каждую армию в момент пересечения имперской границы должен был встретить и эскортировать до столицы военный отряд. По прибытии рядовым предоставлялось жилье за пределами городских стен; посетители допускались в столицу лишь в составе небольших, поддающихся контролю групп (примерно полдюжины человек за раз), чтобы осмотреть достопримечательности и помолиться в главных храмах города.

Прибытие армий крестоносцев в Константинополь произошло в промежутке между октябрем 1096-го и маем 1097 г. Однако прежде чем они смогли бы пуститься в дальнейший путь, предстояло провести серьезную работу в дипломатической сфере. Прежде всего Алексей настоял, чтобы каждый предводитель принес ему клятву верности, сопровождавшуюся уведомлением — почти наверняка письменным — относительно территориальных претензий империи в отношении Малой Азии и Сирии. Таковые были даны, хотя и с разной степенью уклончивости, всеми, кроме одного, — Раймунда Тулузского. Раймунд прибыл в Константинополь в середине апреля и по-прежнему плел интриги, дабы его признали главнокомандующим. Если, заявил он, император собирается сам возглавить Крестовый поход, он будет его верным последователем; если же нет, он не признает над собой никакого сюзерена, кроме Бога. Его товарищи принцы, боясь, что такое поведение может поставить под вопрос успех всей экспедиции, умоляли его смягчиться, и в конце концов он согласился на компромисс, поклявшись — такая форма клятвы была принята в его родном Лангедоке — почитать жизнь и честь императора и проследить, дабы он не потерпел никакого ущерба. Алексей, понимая, что на большее рассчитывать не приходится, поступил весьма разумно и принял клятву. Свое неудовольствие он выразил лишь тем, что не стал вручать Раймунду подарки — пищу, лошадей и великолепные шелковые одеяния, — которыми осыпал всех остальных командующих.

Легко представить себе, с каким облегчением император смотрел на последние отряды крестоносцев, всходившие на борт судов, готовых доставить их в Азию. Даже он не мог с точностью оценить, сколько же мужчин, женщин и детей пересекло его страну за прошедшие девять месяцев: общее их число, начиная со сброда, сопровождавшего Петра Пустынника (эту толпу турки перебили в октябре прошлого года, так что она не продвинулась дальше Никеи), и кончая крупнейшими феодалами, достигало почти 100 000 человек. Благодаря тщательным приготовлениям и предосторожностям армия крестоносцев причинила его стране меньший ущерб, чем он опасался, и все ее командующие принесли ему клятву верности, хотя он и не питал иллюзий на их счет. Иноземные армии, пусть и формально дружественные, никогда не были желанными гостями, а эти грязные неотесанные варвары оказались хуже многих прочих. Они разоряли страну, насиловали женщин, грабили города и селения, и при этом, казалось, все же считали, что имеют на это право, ожидая, что в них будут видеть скорее героев и освободителей, а не бандитов, каковыми они в действительности были. Их отъезд вызвал немалую радость; еще большее утешение состояло в сознании того, что когда (и если) они вернутся, их количество значительно уменьшится.