Читать книгу - "Дневник Верховского - Юрий Сафронов"

О страшном предчувствии, отмечает историк Ярослав Шимов, вспоминала впоследствии Зита, супруга другого эрцгерцога, Карла (после смерти в 1916 году Франца Иосифа Карл стал его преемником). Зита отчетливо запомнила, что Франц Фердинанд сказал тогда: «Не надо ничего говорить! Я совершенно четко это знаю. Через несколько месяцев я буду убит»^[216].

Перед поездкой на маневры эрцгерцог с супругой посетили германского кайзера Вильгельма II. По дороге к месту назначения в поезде Вена – Триест он не раз возвращался к своим мрачным предчувствиям и в каждой мелочи видел роковую примету. Мистический настрой не покидал эрцгерцога. Так, когда в салон-вагоне погасло электричество и пришлось прибегнуть к свечам, эрцгерцог сказал: – «Точно в гробу»… Летняя жара в вагоне вызвала другие эмоции: «Здесь жжет, а там внизу (на ж.д. полотне) нас забросают бомбами…»

Предчувствия его не обманули.

13 (26) июня эрцгерцог отбыл на маневры, и в 17 часов он прибыл в Илидце, в полусотне километров юго-западнее Сараева, где высокий гость и его свита провели ночь в отеле «Босния». Затем неофициально, причем в открытой коляске, посетил в Сараеве магазины, осмотрел фабрику ковров…

14 (27) июня снова были маневры, в полдень был дан отбой, и маневры закончились; в 16 часов эрцгерцог вернулся в Илиджу.

Некоторые авторы придавали пребыванию эрцгерцога в Боснии немало лирических нот. Писали, что Франц Фердинанд был в восторге от войск, от приема, от настроения славян и послал императору соответствующую телеграмму. Наверное, ему показалось, что население Боснии его очень любит и поэтому наследник престола, якобы, сказал: «Я начинаю любить Боснию». Его супруга герцогиня Гогенберг высказалась еще ласковее: «Как мил этот народ!» Такие слова вполне могли иметь место. Во всяком случае, они не противоречат сведениям из дневника Верховского (С. дн. 11.II).

Супругой эрцгерцога была графиня София-Мария-Йозефина-Альбина Хотек фон Хотков унд Вогнин. Брак был морганатический. В 1907 году ей был пожалован титул светлейшей герцогини Гогенберг и право титулования: «высочество». При этом Франц Фердинанд был вынужден торжественно отречься в венском парламенте от прав своих будущих детей на австро-венгерский престол^[217].

К вечеру закончилась вся чисто военная сторона поездки Франца Фердинанда. Оставался только парадный въезд в Сараево, назначенный на утро следующего дня. Наследник престола послал императору Францу Иосифу верноподданническую телеграмму: «Завтра я посещаю Сараево и уезжаю».

На следующий день в воскресенье (15) 28 июня 1914 года, в священный для сербов день «Видовдан», когда в 1389 году после битвы с турками сербами была потреяна независимость, состоялся въезд Франца Фердинанда в Сараево, который, очевидно, должен был недвусмысленно напомнить сербам, что за турецкой оккупацией может последовать и австрийская, в случае если сербские военные, находящиеся в состоянии эйфории от военных успехов в войне с турками и болгарами, попробуют спровоцировать беспорядки в Боснии.

Эрцгерцог и его жена встали рано, побывали на утренней мессе, прочли газеты… По легенде, супруга разбудила эрцгерцога словами: «Вставайте, Франц Фердинанд, пора ехать в Сараево»… В начале десятого часа за гостями приехал военный губернатор Боснии генерал Оскар Потиорек. Он тоже был в восторге от удачи путешествия наследника престола. Все понимали, что 84-летнему императору Францу Иосифу, только что оправившемуся от воспаления легких, жить осталось недолго. У ворот гостиницы остановились четыре великолепных автомобиля. В первом заняли места начальник полиции Сараева и сараевский бургомистр Феким-Эффенди; во втором ехали Франц Фердинанд, жена его и губернатор Боснии генерал Потиорек; рядом с шофером сел сопровождавший наследника престола Ураф Гаррах; в третьем и четвертом автомобилях находились разные должностные лица.

В 10 часов 10 минут кортеж из четырех машин начал движение в сторону Сараева…

В Сараеве через речку Милячку был перекинут старый однопролетный Козий мост. Есть на реке и еще четыре мостика. По длинной набережной Милячки эрцгерцог должен был проехать из Илидца в сараевскую ратушу, где был приготовлен торжественный прием.

Литературный герой бравый солдат Швейк, беседуя со своей служанкой, вполне резонно (для идиота, роль которого ему явно давалась) рассуждал об организации покушения: «Если бы вы, например, пожелали убить эрцгерцога или государя императора, то вы бы обязательно с кем-нибудь посоветовались. Ум хорошо – два лучше. Один присоветует одно, другой – другое, “и путь открыт к успехам”, как поется в нашем гимне. Главное – разнюхать, когда такой барин проедет мимо»^[218].

В то историческое утро младобоснийцы-террористы встретились в кондитерской, видимо, чтобы ощутить чувство локтя и не находиться в одиночестве. В точности неизвестно, когда, где и от кого именно, шестью террористами были получены бомбы и браунинги. Покушение планировалось осуществить по сценарию убийства государя императора Александра II, осуществленного народовольцами ровно 33 года назад: террористы расположились вдоль пути следования эрцгерцога во дворец. Из кондитерской они вышли на свои заранее обговоренные позиции, к мостам. Принцип стоял по счету пятым, у Латинского моста. Уже потом, в крепости, он говорил крепостному доктору: «Я не хотел быть героем. Я просто хотел умереть за идею». Несмотря на то, что у каждого из террористов за пазухой была спрятана бомба немалых размеров, да и сам внешний вид их мог внушить подозрение, полиция проявила поразительную беспечность…

По дороге в Сараево были две остановки: первая в лагере Филипповец, вторая у почты. Казалось, что заговорщиками все было продумано тщательным образом, поскольку в любом случае кортеж не мог миновать набережной. Наследник австрийского престола неизбежно должен был погибнуть на набережной, если не у первого моста, то у второго. Но… неожиданно события стали развиваться по другому сценарию.

В самом начале одиннадцатого часа автомобили показались на набережной Милячки. Скорость передвижения по набережной Аппель не была слишком высокой, эрцгерцог желал, чтобы его добрый народ мог видеть своего будущего императора. В церквах гремели колокола – в соборе шла панихида по сербам, павшим пять столетий тому назад на Косовом поле.

Первым в цепи террористов стоял Мехмедбашич, вторым – Кубринович; оба по неизвестным причинам не воспользовались бомбами. Скорее всего, сказалось нервное напряжение, хотя, по диспозиции, нужно было «всего-то» вынуть из-за пазухи бомбу и бросить ее под автомобиль эрцгерцога. Третий террорист, Чабринович (иногда в публикациях упоминается как Джабринович, Габринович, Цабринович), стоявший у моста Цимурья, надежды руководителей заговора оправдал.