Читать книгу - "Танец убийц - Мария Фагиаш"

Все ломали себе голову, изменятся ли после женитьбы отношения Александра с Драгой Машиной. Отошлет ли он ее из Белграда или уготовит участь мадам Дюбарри[68]? Всем было ясно, что привязанность Александра к ней стала только сильнее. Если иногда он не проводил ночь в ее доме, когда она отказывала ему по каким-то причинам, то стоял, сопровождаемый только полковником Марко, под ее окном и умолял впустить. Эти ночные экскурсии были головной болью Ристы Бадемлича, префекта города Белграда. Сколько бы полицейских в штатском ни околачивалось кругом, каким бы превосходным стрелком ни был полковник Марко, всегда нужно было считаться с тем, что за каким-то окном или в подъезде любого дома может прятаться террорист. Не говоря уже о том, что в дождливую ночь король легко мог подхватить воспаление легких.

— Я весьма могу понять, почему Бадемлич выходит из себя, — доверительно сказал Милан Михаилу после того, как выслушал жалобы городского префекта. — Но что я могу сделать? Парень просто свихнулся на этой женщине. Конечно, было бы еще хуже, если бы она настояла на чисто платонических отношениях. А так она спит с ним почти три года — наверное, уже хватит. Многих это шокирует, но, mon Dieu, он же здоровый молодой человек, не следует ждать, что он будет вести себя как монах. А что сказали бы люди, если бы он, как старый Милош, каждую понравившуюся ему бабенку, неважно, девушка она или чья-то жена, тут же приказывал тащить во дворец? Саша тоже мог бы так делать, хотя он и не такой удалой, каким был брат его дела, да ему это и не надо — в нашем двадцатом веке ни одна женщина перед королем устоять не может. — Милан усмехнулся. — Господь свидетель, так оно и есть. Будем рассматривать Драгу Машину как временное средство для удовлетворения сексуальных потребностей молодого человека.

Впрочем, у Михаила не было никаких сомнений, что Милан серьезно озабочен. Впервые за три года он упомянул Драгу в разговоре с ним, и это означало, что он действительно встревожен.

— Что Саша в ней находит, мне никогда не понять, — продолжал Милан. — Разве что… — Он замолчал и пристально посмотрел на Михаила так, будто ему только сейчас пришло в голову, что у его адъютанта тоже когда-то был роман с Драгой. — Что, собственно, Вы в ней нашли?

Вопрос прозвучал неожиданно, и Михаил почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, — это для человека тридцати четырех лет в форме капитана было довольно необычной реакцией.

— Это трудно объяснить, — помедлив, начал он.

— Если Вы не хотели бы говорить об этом…

— Нет, отнюдь, Ваше Величество. Мне не трудно говорить о ней, теперь уже нет. Она была… как бы сказать… Было очень приятно видеть ее рядом. Как это объяснить… Она действовала так успокаивающе, была всегда полна понимания и сочувствия, как добрая сиделка.

Милан проворчал:

— Довольно красивая сиделка.

— Она была чем-то вроде любимого кресла после трудного дня, или как доза морфия против сильной боли, или… — Он замолчал, подумав, что говорит слишком поэтически и сентиментально. — Она никогда не выглядела самодовольной, не имела светских амбиций и никогда не была жадной — ни в каком смысле.

— Трудно поверить.

— Я понимаю. Я не считал ее сложной натурой и никогда не видел в ней femme fatale[69], как некоторые другие.

— Если она была таким совершенством, почему же Вы на ней не женились? — с ехидцей спросил Милан, очевидно совершенно забыв, как настойчиво отговаривал Михаила от женитьбы на Драге Машиной.

Михаил понимал: это решающий момент, чтобы рассказать своему государю о месье Жюре. Позднее он часто спрашивал себя, не было ли ошибкой промолчать об этом. Возможно, Милан использовал бы эту историю, чтобы развеять иллюзии своего сына относительно его любовницы — если их вообще можно было развеять.

— Я не чувствовал себя тогда в состоянии вступать в брак — ни с ней, ни с кем бы то ни было, — сказал Михаил и, помолчав, добавил: — Точно так же, как и сейчас.

— Я только надеюсь, что история с Драгой закончится сама по себе, — заметил Милан. — Кайзер Вильгельм — он благоволит ко мне — наконец подобрал для нас принцессу, которая, кажется, удовлетворяет нашим условиям. Она, правда, не так богата, как хотелось бы, зато происходит из превосходного дома, находится в родстве со многими правящими королями и очень аппетитно выглядит. — Он тихо рассмеялся. — Для принцессы, я имею в виду. А вообще, черт побери, что толку жениться на красавице? Нет, парень будет гораздо счастливее с какой-нибудь доморощенной, не слишком знатного рода девицей. И скажите, ну какая действительно богатая, красивая и умная принцесса захочет выходить замуж за короля Сербии, который носит пенсне и втрескался в женщину на десять лет старше его?

Седьмого июня 1900 года Милан, сопровождаемый только Михаилом и камердинером, без лишней огласки выехал в Вену, чтобы там обсудить с заинтересованной стороной детали предстоящего брака своего сына. В тот же день король Александр пригласил в Конак премьер-министра доктора Владана Георгиевича и попросил его отправиться в отпуск раньше, чем было намечено, с тем чтобы он был в Белграде к моменту, когда его отец вернется с проектом брачного контракта. Он же, Александр, должен будет сразу направиться в Германию, чтобы познакомиться со своей невестой. Георгиевич, чрезвычайно обрадованный такой хорошей новостью, поздравил своего государя и поспешил домой укладывать чемоданы. Эти месяцы, предшествовавшие катастрофе, остались в памяти Михаила как самое прекрасное время, которое он провел на службе у Милана. Казалось, та безысходность, с которой раньше Милан перебирался от одного карточного стола к другому и бросался от одной женщины к другой, навсегда ушла в прошлое. В свои сорок шесть лет он наконец нашел достойное для себя место в жизни — быть архитектором вступающей в двадцатый век Сербии.

После того как он создал сильную армию, можно было рассчитывать на длительный мир, в котором он, серый кардинал за троном, должен привести два с половиной миллиона граждан к благоденствию и прогрессу. Поскольку все возмутители спокойствия и вожди русофильских радикалов были надежно упрятаны за решетку, Милан полагал, что мог бы дать стране демократию сообразно его представлениям о том, насколько Сербия для нее созрела: защита армии, контроль богатых и определенное искоренение взяточничества и коррупции в управлении. Милан никогда не считал, что свобода, какой она пропагандируется в Англии или Америке, является благом. По глубокому убеждению экс-короля, его подданные и через пятьдесят лет для такой свободы не созреют. Он знал, что сербы — неукротимый и неимоверно гордый народ и что они тоскуют по морально безупречным героическим людям на вершине власти и будут подчиняться только им.