Читать книгу - "Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 - Хассо Г. Стахов"

Так выглядят записи бывшего радиста Николая Никулина, профессора искусствоведения из Санкт-Петербурга, хранителя нидерландской живописи Эрмитажа. О том, что его до сих пор не отпускают события в районе Погостья, свидетельствует еще одна статья, в которой он ссылается на то, что в начале 1942 года там погибло солдат больше, чем в битве народов под Лейпцигом в 1813 году. А под Спасской Полистью и Мясным Бором — основных артериях снабжения в Волховском котле; под Гайтолово, Тортолово, Карбусселью и Рощей Круглою («Нос Венглера») — на восточном фланге немецкого «Бутылочного горла», а также у оборонительного рубежа Синявино погибло гораздо больше советских солдат, чем потеряли американцы за всю вьетнамскую кампанию или русские за десять лет войны в Афганистане. На Киришском плацдарме погибло больше немцев, чем за весь их польский поход в 1939 году. А на Невском пятачке на каждый квадратный метр приходится 17 погибших.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что осенью 2000 года в Сологубовке под Мгой было открыто немецкое солдатское кладбище, где предусматривается захоронить около 80 000 погибших. На церемонии открытия русский музыкант играл на трубе в честь погибших солдат мелодию известной немецкой песни «У меня был товарищ».

Напрашивается вопрос: а как сегодня выглядит бывший район боевых действий Погостье? Он волнует также и Хенрика Бирса из Эмдена, бывшего связного 1-го батальона 333-го полка 225-й пехотной дивизии. Вирс занимал позицию вместе со своей 1-й ротой у Погостья как раз напротив Николая Никулина. В конце ноября 1996 года бывший кораблестроитель и электрик совершил на пароме поездку в Санкт-Петербург с целью посетить места боев. Вот какие записи он оставил после своей поездки:

«В Рамцах, деревне, находившейся в западной части бывшего места наступления на Погостье, мы стали искать тех, кто жил здесь в то время. Нас проводили к старушке, которая, как мы узнали, потеряла в войну глаз. Я показал ей фотографии жителей ее деревни, сделанные мною в 1942 году. На одной из них она узнала себя, в ту бытность молодую и здоровую. Нас пригласили в ее дом и приняли с безграничным русским гостеприимством. Мы узнали, что эта женщина во время налета русской авиации лишилась не только глаза, но была также тяжело ранена в руку. Немцы доставили ее в полевой госпиталь в Тосно, где ей была сделана операция и проведено последующее лечение.

Наше намерение посетить Смердыню и Басино потерпело неудачу. От обеих деревень не осталось ни дома, ни даже сарая.

Тогда мы поехали на электричке в Погостье. Было странное чувство, когда я в темное зимнее утро вступил на землю, где мы, молодые солдаты, 54 года назад встретились после многодневного переезда из теплой Франции со столь большой опасностью и смертью. На 300-метровой платформе железнодорожной станции Погостье имелось лишь одно неосвещенное здание. После того как мы энергично постучали, открылась железная дверь. Молодая женщина впустила нас. С помощью переводчицы я объясняю ей наше намерение увидеть места бывших зимних боев, так как сам принимал в них участие. Она соглашается без каких-либо возражений. Время уже девять часов тридцать минут. Утренние сумерки уступили место серому дневному свету. Мы идем вдоль железнодорожного полотна в направлении Шалы. Где-то за горизонтом должны быть Кириши на реке Волхов.

Мы видим следы большой воронки. Здесь, у железнодорожного полотна, русские саперы взорвали тогда мощный заряд. Отчетливо виден светлый песок, лежащий в виде полукруга с каждой стороны насыпи. Тогда красноармейцы разместили здесь два пулемета позади края воронки. Мы, фрицы, должны были преодолеть заграждение фронтальной атакой. О том, что было дальше, вспоминать не хочется…

От немецких позиций не осталось никаких следов. Они были созданы как на самом железнодорожном полотне, так и под ним, и сегодня уже заровнялись землей. Но вот там видны русские позиции — широкие, глубокие окопы, вырубленные в замерзшей земле в нижней части насыпи. Само собой разумеется, мы не могли их тогда видеть. И тем не менее зачастую мы располагались напротив их окопов на расстоянии всего лишь от восьми до десяти метров. Сколько же солдат здесь погибло от прямого выстрела в голову! Среди них был и мой друг Ганс Отто, который скончался 27 января 1942 года, когда „Иван“ четырнадцать раз безуспешно бросался в атаку через железнодорожное полотно. А у нас постепенно заканчивались боеприпасы. А затем мертвые и много раненых. У русских, которые покидали свои укрытия, чтобы сбросить нас с насыпи, положение было еще хуже. Всю ночь напролет раздавались отчаянные крики раненых, зовущих санитаров на помощь. К утру они стали стихать и, наконец, вообще прекратились. А к нам в конце концов поступили боеприпасы, и даже офицеры вынуждены были всю ночь таскать ящики с патронами и снаряжать пулеметные ленты. Затем наступил перерыв на один час. А потом вновь на боевой пост. Мы должны были смотреть также и назад, на дорогу, соединяющую Погостье со „звездой Мерседес“. Там находился перекресток, названный на схемах так из-за своей конфигурации. Позднее эта дорога стала последней для многих немецких солдат.

8 февраля 1942 года красноармейцы прорвались через железнодорожные пути станции Погостье. Пришлось создавать опорные пункты на левом фланге. А 10 февраля мы заметили, что каждые два дня у нас стал появляться новый командир роты.

Я получил приказ войти в состав одной из групп, оборонявших опорный пункт у дороги между Погостье и „звездой Мерседес“, имевшей жизненно важное значение. Я даже не успел хорошенько осмотреться, как неожиданным ударом каска была сбита с моей головы. В тот момент я ослеп и оглох. Обильно лилась кровь. Поэтому меня направили в госпиталь в Тосно. Там установили, что мой случай — это мелочь, то есть мне повезло. Удалили маленький осколок из глаза и смазали царапины от земли, камней и льда. Через десять дней я снова был в строю среди своих сослуживцев.

А что здесь сегодня? Мы молча идем вдоль железнодорожного полотна. Я все еще пытаюсь выйти на дорогу, по которой доставлялись предметы снабжения, и к тому месту, где мы в спешном порядке хоронили своих погибших товарищей. Это было у опорных пунктов № 1 и № 2. К сожалению, наш поиск оказался безуспешным. Вся местность находилась либо под водой, либо была настолько заболочена, что, отойдя от насыпи на десять метров, тут же приходилось заворачивать обратно. Из-за низко опустившихся облаков почти не было возможности делать фотоснимки. Но, в отличие от 1942 года, сейчас стояла мертвая тишина. Лишь время от времени невдалеке грохотал проезжавший мимо поезд. По дороге в Кириши я смог из окна электрички увидеть нашу бывшую позицию у Шалы. А на другой стороне в бывшем расположении советских войск видны были болота вокруг Оломны. Но это уже не те непроходимые топи. Сейчас они поросли низенькими березками».

«Природа все может скрыть. А вот от памяти не спрячешься». (Хенрик Вирс скончался в 2006 году в возрасте 85 лет. — Ю. Л.)