Читать книгу - "Джон Рид - Теодор Гладков"

К этому времени пришел развод от доктора Труллингера. Теперь уже ничто не мешало Джеку и Луизе официально зарегистрировать их брак, что они и не преминули сделать. Через несколько дней после этого события, скромно отпразднованного в узком кругу ближайших друзей, Джек лег на операцию. 22 ноября ему удалили левую почку. Спустя три недели Рид чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы вернуться домой.

В январе 1917 года «Метрополитен» известил подписчиков, что в ближайших номерах журнала они будут читать корреспонденции Джона Рида из Китая. Так бы оно и было, если бы события не стали набирать скорость курьерского поезда. Существо их сводилось к одному: война настойчиво и требовательно стучала в двери Америки. Собственно говоря, США уже давно превратились в военный арсенал для государств Антанты и перестроили всю экономику на военный лад. Страна превратилась в самого крупного экспортера в мире: ее торговый баланс за три года войны в Европе вырос с 691 миллиона до 3 миллиардов долларов.

Американские займы золотой рекой потекли в европейские государства, и вскоре задолженность их США достигла фантастической цифры — почти 10 миллиардов долларов.

Как клещи, насосавшиеся крови, повсюду появлялись скороспелые богачи, нажившие состояние на военных поставках буквально за несколько месяцев. В течение четырех лет в стране появилось более 40 тысяч новых миллионеров!

Маска нейтралитета отлично помогала американским предпринимателям получать от войны баснословные прибыли. Люди, стоявшие у кормила власти, намерены были открыто вступить в войну только в самый последний момент, а тем временем их пропагандистский аппарат с иезуитской настойчивостью и последовательностью стал обрабатывать нацию. Открыто империалистические элементы делали все, чтобы разжечь шовинистический психоз.

Пиратские методы ведения войны, практиковавшиеся Германией, играли им на руку.

7 мая 1915 года германская подводная лодка торпедировала у побережья Ирландии пассажирский трансатлантический лайнер «Лузитания». Погибло 1198 пассажиров, в том числе 128 американцев.

Трагедия «Лузитании» была использована для создания определенного общественного мнения в пользу милитаризации. Пацифистов травили, изгоняли из государственного аппарата и частных фирм.

Поклонники, разумеется, не бескорыстные, «большой армии и большого флота» создали Лигу национальной безопасности, которая развернула бешеную деятельность за скорейшую подготовку страны к «Дню готовности». Лигу поддерживали могущественные финансовые империи Морганов, Рокфеллеров, Дюпонов. Во всех крупных городах на их щедрые подачки лига устраивала грандиозные демонстрации и парады, посвященные «Дню готовности».

Один из таких парадов, который состоялся 22 июля 1916 года в Сан-Франциско, был использован для одной из самых грубых антирабочих провокаций за всю историю американского капитализма. Во время парада неизвестный провокатор взорвал бомбу. Девять человек были убиты на месте, сорок получили ранения.

Местный прокурор Чарльз Фикерт немедленно, без всякого расследования арестовал молодого Тома Муни, руководившего забастовкой рабочих автомобильной промышленности.

С помощью лжесвидетелей прокурор умудрился «доказать» виновность Муни и добился для него смертного приговора. Только всенародное возмущение заставило президента Вильсона заменить казнь пожизненным тюремным заключением^[15]. Террор против рабочего движения был тесно связан с военной истерией — забастовщиков называли «плохими патриотами».

К 1917 году Атлантический океан, отделявший Америку от войны, стал уже Ла-Манша.

Англия и Франция были истощены. Их поражение означало бы безвозвратную потерю американских займов и колоссальное укрепление позиций Германии на мировой политической и экономической арене.

У монополии США было еще одно серьезное основание для беспокойства: в далекой России за несколько дней под революционным штормом рухнула прогнившая до основания трехсотлетняя империя Романовых. Возможный выход России из войны или даже ослабление действий на Восточном фронте грозили Антанте развалом.

Положение союзников казалось самым мрачным. Американский посол в Лондоне Уолтер X. Пейдж прислал президенту отчаянную телеграмму:

«Быть может, наше вступление в войну — единственный способ сохранить наши нынешние выгодные торговые позиции и предотвратить панику»^[16].

2 апреля президент Вильсон сбросил тогу миротворца и обратился к Конгрессу с посланием, в котором требовал объявить войну Германии. 4 апреля сенат, а 6-го палата представителей подавляющим большинством голосов приняли резолюции об объявлении войны. Еще через две недели президент подписал закон о введении обязательной воинской повинности.

Вопрос о поездке Рида в Китай теперь отпал сам собой. Более того, самое сотрудничество Джека в «Метрополитен» стало невозможным.

Во время одного чрезвычайно острого разговора с Вигемом и Хови Рид прямо заявил:

— И вы и я называем себя друзьями, но мы не настоящие друзья, потому что у нас разные взгляды и убеждения. Будет время, когда мы даже не сможем разговаривать друг с другом.

У Джека было какое-то смутное предчувствие, что мир в том состоянии, в каком он пребывал к началу 1917 года, чреват бурными катаклизмами, что человечество стоит на пороге, быть может, самых драматических событий за всю свою историю. Эта война, он был твердо убежден, не может завершиться просто победой одной из сторон. Рид ждал больших перемен — для мира и для себя. Не случайно именно в начале 1917 года он выпустил единственный за свою жизнь сборник стихов под названием «Бубен», нечто вроде антологии — лучшее из написанного им. Это было своеобразное прощание (в душе Джек надеялся, что не навсегда) с поэзией, со временем, когда можно было писать стихи и жить в мире прекрасного.

Прямое вступление в войну не было, конечно, для Рида полной неожиданностью. Но все же он был растерян. Не столько поразил его сам факт, сколько измена «миротворца» Вильсона, в чью поддержку он горячо выступал в дни выборной кампании 1916 года. Разочарование в этом человеке, который оказался не таким уж врагом Уолл-стрита, как казалось многим, Джек переживал очень болезненно. В Вильсона он верил до последнего мгновения, до самого 2 апреля.

Вечером этого дня Рид присутствовал на митинге пацифистов в Вашингтоне. В огромном зале собралось несколько тысяч человек. С каждой минутой напряжение в зале возрастало. Ораторов слушали невнимательно — все ждали вестей из Конгресса.

После десятка речей в середине зала вдруг встал какой-то человек и громогласно заявил:

— Хватит этой болтовни! Дайте слово Джеку Риду!