Читать книгу - "Опальные воеводы - Андрей Богданов"

* * *

По всхолмленной зеленой равнине, где трава порой растет всаднику по грудь, по избитой конскими копытами дороге летел гонец. Он то скрывался в глубоких оврагах, то вздымал облачка пыли на седловинах курганов, то рассыпал веерами брызги ручьев и речек.

Завидев его издалека, заметив вьющийся на тростниковом копье длинный малиновый флажок, оставленные воеводой Шереметевым сторожи седлали лучших коней и выезжали на шлях, набирая разгон. Поравнявшись с заставой, гонец на скаку прыгал на свежего коня и вскоре скрывался за северным горизонтом.

Конь не мог бы выдержать гонку, его надо было останавливать на отдых, вываживать, кормить, поить и чистить; человек с южной границы переносил всё. Иначе здесь было не выжить.

Галопом пролетел всадник низкие ворота пограничной засеки. Смена коня — и опять полёт через поля и перелески, вплавь через реки, вскачь через речушки, в объезд городов — кони меняются на заставах, здесь же воеводы наскоро читают грамоту Шереметева — и дальше, через Оку, к Москве. На вторые сутки гонец влетает в распахнутые для него ворота Кремля — это четвертые сутки от Северского Донца, где впервые замечен след врага.

Подкручивая ус, Богдан Никифорович всходит на Красное крыльцо и подает грязную, стертую на сгибах грамоту царскому дьяку. Дьяк благодарит царским именем. Неделю-другую надо будет подождать награды, пока бумага о ней движется несколько десятков шагов из одного учреждения в другое. Гонец может отдохнуть в людской.

В тот же день, пятницу, пригнал Иван Григорьевич (по-московски — Ивашко, Григорьев сын) Дарьин с более подробным сообщением. Уже к вечеру — знай наших! — подлетел к Красному крыльцу сам атаман храбрых станичников Лаврентий Колтовский. Крымский хан сочтён, взвешен, измерен.

Царь совещается с боярами. Гонцы уже отдохнули, их расспросили во дворце, но совещание длится. Боярин и воевода Иван Фёдорович Мстиславский с частью войск отпущен в Коломну. Туда должен отбыть и царь, чтобы лично вести войска к границе. Но совещание длится почти неделю…

У царя другие заботы: дойдут или не дойдут по назначению грамоты, написанные особо доверенными писарями и разосланные на самые дальние пограничные рубежи немедленно, без проволочек и совещаний? Ни один боярин и воевода этих грамот перед отправлением не читал, их должны прочесть только на местах, в каждой крепости, селе, деревеньке{18. Буквочки в них обыкновенного черного цвета — цвета измены. Хотя могли бы быть красными — за каждую из них будет пролито много крови.

Грамоты сообщают, что не́чего больше бояться крымского хана. Хан ныне сгинет со всей своей силою. На него идёт со множеством воинства московский царь, а за хребтом хана идёт Иван Шереметев.

Успеет ли Девлет-Гирей получить эту весть? Для этого достаточно схватить любого языка на границе. Может быть, и не любого; не все языки развязываются пытками. Известий в Москву не было. Опасность продолжала висеть над головой царя, хоть и крымского, но царя. Что будет, если холопы перестанут трепетать перед царями? Семь дней прошли в неизвестности. Откладывать поход стало уже невозможно.

В воскресенье 30 июня царь и великий князь Иван Васильевич вместе с царём казанским Симеоном Бекбулатовичем выступили из Москвы. Как ни медлили в дороге, но 2 июля, во вторник, армия пришла в Коломну. Войска рвались в бой. Бояре и воеводы требовали, чтобы их отпустили на рубежи, за Оку. Всё же удалось простоять на месте ещё вечер, ночь, ещё день.

В среду вечером прискакало множество гонцов: пограничные воеводы единогласно сообщали, что Девлет-Гирей идёт к Туле, как и предполагалось. Крымский царь словно ослеп. Его разъезды никак не могли взять языков. Девлет-Гирей упорно лез навстречу своей погибели. Взятые порубежными воеводами пленные утверждали, что орда от Тулы выйдет к переправам через Оку близ Каширы.

Удержать русскую армию больше было нельзя. Выступив в четверг утром из Коломны, войска в тот же день переправились через Оку под Каширой, увлекая с собой московского и казанского царей. Не дожидаясь главных сил, с поспешением поскакали к Туле Сторожевой полк Ивана Васильевича Меньшого-Шереметева и полк Правой руки Ивана Ивановича Турунтая-Пронского. За ними, обгоняя Передовой полк, устремился полк Левой руки князя Василия Семёновича Серебряного. Казалось, ничто уже не может спасти царя крымского. Но долгожданное известие пришло. Вскоре после переправы царю московскому и царю казанскому сообщили, что Девлет-Гирей бежит: взял-таки языков!

Вечером в четверг царь и великий князь Иван Васильевич удостоверился, что ещё во вторник упорные поиски ханских разъездов увенчались успехом. Языки рассказали об огромной русской рати, которая во главе с царём собралась в Коломне. Конечно, русские люди, взятые в степи более чем за сто верст от Тулы, не могли знать о том, что именно в этот день царь пришел в Коломну. Но своей мужественной смертью под пытками двое безвестных воинов сторожевой службы смогли подтвердить пугавшее хана известие.

Девлет-Гирей, заметавшись, поворотил орду на Одоев, но не дошёл и туда. На реке Зуше, первом большом притоке Оки, были захвачены ещё двое пленных. Один из них умер молча, другой не вынес пыток и рассказал о содержании столь предусмотрительно посланных из Москвы грамот. Быстрый ум Девлет-Гирея оценил опасность. До Куликова поля было рукой подать не только в географическом смысле. В несколько часов крымские войска развернулись и к вечеру того же вторника в полном порядке устремились к Крыму.

Утром пятницы царь и великий князь Иван Васильевич, не имея больше причин задерживаться, двинулся с основными полками к Туле. Он даже уступил сторонникам активных действий, поставив в товарищи к воеводе Большого полка Ивану Фёдоровичу Мстиславскому, известному промедлителю, лихого вояку князя Петра Семёновича Серебряного-Оболенского. Пяти-шестидневный отрыв крымского царя от войска царя московского позволял такие жесты. Правда, Серебряный ещё не считал дело проигранным. Полк шёл день и всю ночь, а на восходе субботы, 6 июля, вступил в Тулу.

* * *

У подножия высокого кургана с осыпавшейся белой каменистой вершиной татарские сакмы раздваивались. Поговорив с ветеранами сторожевой и станичной службы, Иван Васильевич Большой-Шереметев отпустил стариков и воссел на жёлтый валун, лежавший здесь же, у подножия кургана. Рядом расположились командиры всего заброшенного в Дикое поле 13-тысячного войска.

Было установлено, что с этого места хан начал войну. По обыкновению, татары оставили запасных коней, которые могли бы помешать в бою, в безопасном месте на полдня пути в сторону от основной сакмы и в нескольких днях пути от русского рубежа. Отсюда они шли боевым строем, послав далеко вперед разведку и постоянно готовые к бою.

Взять ханский обоз, а главное — коней было очень соблазнительно. Но ещё важнее было вовремя оказаться над головой хана в тот момент, когда он нарвётся на главные русские полки. Мнения участников военного совета разделились. Одни считали, что потеря коней и обоза будет для Девлет-Гирея столь тяжким ударом, что стоит рисковать. Другие требовали не оставлять сакму, по которой вспугнутый чем-либо хан может внезапно унестись в Крым, справедливо полагая, что хан дорожит своей головой более, чем пожитками. Третьи предлагали разделиться, частью сил захватив обоз, а частью продолжая преследование Девлет-Гирея.