Читать книгу - "Крестовые походы в Палестину (1095-1291). Аргументы для привлечения к участию - Валентин Портных"

Рассматривая развитие алгоритма взаимодействия Бога и крестоносцев в вопросе греховности на всем протяжении крестовых походов, мы находим сведения уже в записях речи папы на Клермонском соборе^[463].

Крестоносцы еще не отправились в поход и не потерпели неудач, которые нужно было обосновывать, поэтому акцент пока был еще иной. Папа предлагал конвертировать греховность в праведный образ жизни, отказаться от греховной жизни в Европе ради праведного похода на Восток. Согласно Фульхерию Шартрскому, папа призывал к «конвертации» войн из одной в другую – пусть те, кто сейчас ведут в Европе междоусобицы, выступят против сарацинов на Востоке и станут воинами Христа (procédant, inquit, contra infidèles ad pugnam… qui abusive privatum certamen contra fideles etiam consuescebant distendere quondam)^[464]. Об этом же говорит версия Роберта Реймсского: «Да не привлекает вас к себе какое-нибудь достояние и да не беспокоят какие-нибудь семейные дела, ибо земля эта, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью, обилием же богатств не переизбыточествует и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Отсюда проистекает то, что вы друг друга кусаете и пожираете… Пусть же прекратится между вами ненависть… Становитесь на стезю святого гроба»^[465]. В версии Гвиберта Ножанского папа говорит, что до сих пор народ вел «ненадлежащие войны» (indebita hactenus bella gessistis), вместо которых сегодня предлагается вести войну, в которой можно обрести славу мученичества (nunc vobis bella proponimus, que in se habent gloriosum martirii munus)^[466]. У Бальдрика Дольского он играет словами, говоря, что слушающая его паства больше не militia (войско), а скорее malitia (зло)^[467]. Нужно бросить грешные войны и выступить на путь праведной войны. Позднее игру слов militia – malitia, приведенную папой Урбаном в версии Бальдрика Дольского, подхватит святой Бернар в «Похвале новому рыцарству»: обычные войны греховны и дают повод беспокоиться по поводу собственного спасения, но не в случае той «правильной» войны, которую ведут тамплиеры^[468]. Он же говорит об этом в письме 363 с призывом к крестовому походу: пусть будет положен конец этому воинству зла (Cesset pristina ilia non militia, sed plane malitia)^[469]. Идею оставления греховности повторяет и сравнительно поздняя версия клермонской речи папы, содержащаяся в хронике 1120-1130-х гг. Вильяма из Малмсбери^[470].

Обративший внимание на присутствие вопроса о греховности в клермонской речи Поль Руссэ констатировал: в речи папы поход фактически преследовал две цели – помощь братьям на Востоке и прекращение насилия в Европе^[471]. Как точно заметил А. Воше, фактически речь Урбана II содержала идею «двойного очищения» – очищения Иерусалима, загрязненного язычниками, и очищение европейских рыцарей, загрязненных грехами^[472]. В последующих документах четко эта идея практически не фигурирует. Лишь один такой пример был найден в булле Целестина III от 25 июля 1195 г., дошедшей до нас в составе хроники Радульфа Дицетского. Папа пишет: «Пусть примут знак креста те, кто до сих пор брались за оружие в войнах между христианскими народами (Sumant crucis signaculum, qui hactenus arma militaria inter Christianos populos assumpserunt!)»^[473].

Но для нас здесь важно другое: приведенные из клермонской речи примеры показывают, что крестовый поход с самого начала рассматривался как отказ от греховности. Как только крестоносное движение начнется, греховность станет фактором, оправдывающим неудачи крестоносцев на страницах хроник. По сути, ничего не изменится: в основе идея останется прежняя. Крестовый поход является отказом от грехов и становлением на путь истинный.

Уже в хрониках первого крестового похода аргумент наказания за греховность присутствует в напутственных речах священнослужителей. В хронике Роберта Реймсского приведена речь епископа Адемара де Пюи перед битвой с Кербогой, в которой тот говорит о тяготах, перенесенных крестоносцами, как о следствии греховности: «Помните, сколько мучений вы претерпели за ваши грехи» (mementote quantas tri-bulationes passi estis pro peccatis vestris)^[474]. В хронике Бальдрика Дольского приводится пересказ проповедей священников перед участниками похода бедноты 1096 г. ^[475] Священники увещевали воинов не отчаиваться из-за сложностей похода, помня, как все они спровоцировали гнев Бога за свою алчность до имущества братьев и за разрушение церквей по дороге через Византию (reminiscamini quoniam graviter eum offendimus, et irritavimus, qui in rerum fraternarum rapacitate et in ecclesiarum destructione inexplebiter crassati sumus).

Повествовательные части хроник пестрят идеей о наказании за греховность, которая, видимо, была уже достаточно распространенной. Как уже отмечалось П. Руссэ^[476], в хрониках идея о неудачах как наказании за грехи уже во время первого крестового похода встречается повсеместно, чтобы объяснить локальные неудачи и сложности. «Деяния франков» комментируют тяжелое положение войска под Антиохией как расплату за грехи: «Господь дал нам познать эту нищету и несчастье за наши грехи»^[477]. Раймунд Анжильский также упоминает о сложностях в войске как о божественном наказании вследствие греховности (pro peccatis flagellum Domini sui sustinuit)^[478]. Альберт Аахенский, комментируя поражение похода бедноты, говорит, что в этом нет ничего удивительного, ибо это было божественным наказанием за грехи (поход бедноты был очень неорганизован, имел частые стычки с местным населением на своем пути и часто критиковался самими хронистами)^[479]. Фульхерий Шартрский пишет о неудачах армий крестоносцев «вследствие совершенных грехов» (peccatis nostris exigentibus)^[480]. В другом фрагменте хроники при аналогичных обстоятельствах он же пишет, что ничего удивительного в случившихся неудачах нет, ибо крестоносцы перестали бояться Бога и погрязли в грехах^[481]. В хронике Бальдрика Дольского есть примечательный фрагмент диалога сарацинского вождя Кербоги с матерью. Пытаясь отговорить сына воевать с франками, мать говорит, что франков поддерживает Бог, но при этом делает очень примечательную оговорку: «если они сильно не обидят его» (Deus Francorum révéra omnipotens est, quem nisi prias graviter offenderint, semper eos victoriosos protegit)^[482]. Ряд примеров можно продолжить.