Читать книгу - "Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский"

на Чарторыйской, было очень удивительным; он становился против Фамилии, а пани гетманова, молчаливая и скрытная, сердцем была с ней, и говорили, что тайно оттуда доносила обо всём в Волчину.

Поскольку Браницкий несколько раз приглашал и вызывал Сапегу к себе, да и гетманова горела желанием посетить Белосток, запланировали, чтобы перед днём св. Иоанна и именинами, на которых они должны были быть, навестить гетмана и напомнить ему о себе.

Супруги были согласны друг с другом в желании посетить Белосток. Сапега сам предложил взять к своему боку Толочко. На счёт того, чтобы взять с собой Аньелу, речи вовсе не было, но ротистр хотел быть с ней, чтобы воспользоваться путешествием, которое давало возможность сблизиться; поэтому он начал умолять княгиню взять стражниковну с собой.

У княгини не было к этому большой охоты по причине, в которой сама себе, может, не признавалась.

Более свежее личико молодой девушки наносило ущерб её накрашенной коже и искусственному румянцу. Посмеявшись и подразнив ротмистра, в конце концов она согласилась взять девушку, с тем условием, чтобы платья и одежда для выступления на прекрасном Белостоцкой дворе стыда ей не делали.

– Стражникова скупа, – сказала она Толочко – единственной дочке жалеет на платье; у меня же, скажу тебе искренно, нет денег, чтобы ими бросаться, и одаривать богатую девушку не вижу нужды; постарайтесь, чтобы она оделась в то, что имеет, потому что, даже если мы и поедем в Белосток, я не возьму её в покои кое-как одетую, по-мещански.

Невозможно описать и ту радость, и тот страх, которые охватили стражниковну, когда она узнала о своём приговоре. Тут же попросив у Толочко нарочного, она написала матери, умоляя и прося, чтобы хотя бы в этот один раз она удовлетворила её мольбу.

Гардероб стражниковной, как для Белостока, был очень скромен. Именно в это время резиденция великого гетмана славилась во всей Польше самым блестящим двором, иностранной утончённой модой и роскошью.

Белосток был столицей хорошего тона и французской моды. Жизнь на великой стопе, без завтра, текла там единым ручьём развлечений, игр и демонстрации панского великолепия.

Приятели гетмана мечтали даже, что после Августа III, здоровье которого, казалось, пошатывается и обещает недолгую жизнь, никто иной, как он, сядет на трон.

Мечта об этом, казалось, и Браницкого опьяняет. Он также преждевременно жил по-королевски. Через жену он был близок с Чарторыйскими, которых мало надеялся иметь на своей стороне.

Этот брак даже в те времена, даже в этой сфере, в которой его заключают политика, жадность, расчёт, был одним из самых своеобразных.

Гетман был уже пожилой, хотя ещё полный жизни и свежо выглядящий; предназначенная ему княгиня была молода, образована и достойна великой судьбы.

Надеялись, что она завоюет его с лёгкостью, рассчитывали на это; тем временем гетман, остывший уже, равнодушный, очаровать себя не дал. Он обращался с женой с большим уважением, предоставил ей много свободы, не показывал даже ревности, но позволял себя охомутать.

Спустя некоторое время супруги остались друг с другом на стопе вежливости, галантности и полного равнодушия.

Генерал Мокроновский, домочадец гетмана, это не было уже тайной, завоевал сердце пани.

С мужем ничего уже не соединяло покинутую, на Белостоцкой дворе она была чужой и одной, поэтому сердце тянуло её к своим, а особенно к брату стольника. Всё, что окружало мужа, было ей ненавистным. Поэтому её подозревали в том, что обо всём, что там делалось, давала разными способами знать в Волчин. Мы знаем, Мокроновский служил ей как посредник для всего, что она хотела.

Это не мешало Белостоку развлекаться, устраивать банкеты, организовывать прекрасные приёмы в Гороще, приглашать на балы, на которых торжественно красивая, окружённая прелестью вкуса царила пани гетманова.

Браницкий столько имел упрёков к себе, столько вин тяготело на нём, что не имел права ничем возмущаться со стороны жены; свет прощал ей привязанность к Мокроновскому, потому что он сам лично его заслуживал, а обстоятельства оправдывали обоих.

Двор, здешнее общество, образ жизни славились во всей Польше, каждый был любопытен познакомиться с ними ближе… поэтому не удивительно, почему стражниковна горела этой жаждой, вплоть до постов по этому поводу и настойчивых молитв.

Нарочный посол побежал к матери и привёз благоприятный ответ, хотя стражникова просила дочку, чтобы это её желание было последним.

Панна Аньела заверила Толочко, что гетманова за неё стыдиться не будет, готовилась к дороге, надеялась, что Сапежина захочет видеть её наряды, но у гетмановой пропала охота и она даже об этом не спросила.

У неё была более существенная забота: как обезопасить отношения мужа и не допустить, чтобы и не слишком связывал себя союзом, и не напрягал отношения холодом.

Ходили слухи, что там должен был находиться и великий литовский гетман.

Сапежина заботилась о чести дома и о значении мужа, хотела стоять на страже, чтобы им не пренебрегали.

Панна стражниковна выехала, опьянённая своим счастьем, а в её представлении резиденция гетмана казалась чем-то волшебным. Обещала себе новый свет, новых людей, идеалы. Её предназначение вело её явно туда, к какой-то таинственной судьбе, там её что-то, должно быть, ждало, юноша необычайной красоты, большого имени, пан огромных владений падал перед ней восхищённый… и, попросив у матери благословения, вёл к алтарю.

Об этом мечтала панна стражниковна, но по крайней мере половина грёз воплотилась в реальность. Дворец и сады, покои, приукрашенные с большой элегантностью и вкусом, произвели на неё впечатление. Она рассматривала всё с детским любопытством и восхищением, улыбалась этому великолепию, которого она не видела никогда в жизни.

Издалека и люди, которые наполняли эти залы, нарядные, увешанные лентами и звёздами, люди, парики которых издавали аромат фиалок и лилий, покрытые кружевами, блестящие от бриллиантов, казались ей неземными существами, а дамы и девушки в платках, на которые надевались переливающиеся цветами радуги шелка, пленяли скромными, хоть изысканными нарядами. Глядя на этих нимф и сильфид, она училась, как должна была улыбаться и ходить.

Разглядывание этих картин поначалу так занимало её, что она даже забывала о себе и не тосковала по тому, играла ли в них сама какую-нибудь роль.

Однако позже её глаза начинали искать кого-нибудь, кто бы показал малейшую заинтересованность ею, сочувствие. Напрасно, прохожие глядели равнодушно и никто не спросил о стражниковне Троцкой.

Только когда шли к столу, судьба послала ей незнакомца, который, приблизившись (а был он одет по-французски), с улыбкой подал ей очень ловко согнутую в лук руку и проводил к столу.

Во время шествия к месту назначения он промолвил несколько слов на очень красивом