Читать книгу - "Япония эпохи Мэйдзи - Лафкадио Хирн"

Дзюдзюцу — это древнее самурайское искусство рукопашного боя без оружия. Для непосвященного оно выглядит как борьба. Случись вам войти в Дзуйхо-кан во время занятий дзюдзюцу, вы увидите толпу студентов, наблюдающих, как десяток или дюжина их гибких молодых товарищей, голоногих и голоруких, бросают друг друга на устилающие пол циновки. Царящая при этом мертвая тишина может вас удивить. Не произносится ни одного слова, не выказывается ни единого знака одобрения или удивления, нет даже ни одной улыбки ни на одном лице. Абсолютная невозмутимость строго предписывается правилами школы дзюдзюцу. Возможно, именно эта всеобщая невозмутимость и это образцовое молчание произведут на вас главное впечатление.

Но профессиональный борец увидит значительно больше. Он увидит, что эти молодые люди проявляют большую осторожность в применении своей силы и что все эти захваты, удержания и броски одновременно и необычны, и опасны. При этом он посчитает, что, несмотря на всю осторожность, это показательное выступление — довольно рискованная игра.

Однако искусство это в своем истинном виде — не занятия в зале — намного более опасно, чем даже можно предположить на первый взгляд. Его преподаватель, каким бы худощавым легковесом он ни выглядел, способен, наверное, обездвижить обычного борца за каких-нибудь пару минут. Дзюдзюцу существует не для того, чтобы его показывать, и в зале ему обучаются вовсе не для того, чтобы демонстрировать приемы широкой публике; это искусство самозащиты в самом полном смысле этого слова — это искусство войны. Мастер дзюдзюцу способен в мгновение ока полностью вывести из строя своего противника. Каким-то ужасным неуловимым мановением рук он может внезапно вывихнуть ему плечо, выбить сустав, разорвать сухожилие или сломать кость, и всё это — без какого-либо видимого усилия. Он многим более чем атлет — он также анатом. Ему известны прикосновения, которые убивают — подобно удару молнии. Но это смертоносное знание он поклялся никогда не разглашать, кроме как при условиях, когда злоупотребление им будет почти невозможно. Традиция велит, что передать его можно только людям, обладающим абсолютным самоконтролем и нравственно безупречным характером.

Я хочу привлечь внимание к тому обстоятельству, что мастер дзюдзюцу никогда не полагается на собственную силу. Ее он применяет крайне ограниченно, даже в самой экстремальной ситуации. Что же он применяет? Всего лишь силу своего противника. Сила врага является единственным средством, благодаря которому этот враг бывает повержен. Искусство дзюдзюцу учит вас полагаться для победы единственно на силу вашего соперника, и чем он сильнее, тем хуже для него и тем лучше для вас. Я помню, что был немало удивлен, когда один из величайших учителей дзюдзюцу^[123] сказал мне, что для него оказалось крайне сложным обучать одного очень сильного ученика, которого я наивно посчитал самым лучшим в классе. На мой недоуменный вопрос: «Почему?», я получил ответ: «Потому что он полагается на свою огромную физическую силу и применяет ее». Само название «дзюдзюцу» означает «искусство побеждать поддаваясь»^[124].

Боюсь, что я совершенно не способен объяснить это; я могу лишь провести аналогию. Всем известно, что означает «встречный удар» в боксе. Это не будет точным сравнением, поскольку боксер, который проводит встречный удар, использует всю свою силу для противодействия натиску противника, тогда как мастер дзюдзюцу делает совершенно противоположное. Тем не менее здесь усматривается подобие — в обоих случаях страдает тот, кто нападает. Я осмелюсь сказать — весьма условно, конечно, — что в дзюдзюцу существует своего рода «встречный» для любого захвата, выкручивания, рывка, толчка или перегибания. Мастер дзюдзюцу вовсе не сопротивляется таким движениям, нет — он поддается им. Но не просто поддается. Он помогает им с таким коварным умыслом, чтобы нападающий вывихнул собственное плечо, сломал собственную руку или — в самой безвыходной ситуации — даже свернул себе шею или переломил позвоночник.

II

Хотя мое объяснение и несколько туманно, вы все-таки, наверное, уже поняли, что самой удивительной стороной дзюдзюцу является не высочайшее мастерство самого лучшего его учителя, а неповторимая восточная идея, которая выражена всем этим искусством. Какой западный мозг мог бы разработать столь необычное учение — никогда не противодействовать силе силой, а лишь направлять и использовать мощь нападающего и повергнуть врага исключительно его собственной силой, одержав победу единственно за счет его собственных усилий? Несомненно — никакой! Западная мысль проявляется в движении вдоль прямых линий, восточная описывает удивительные кривые и порой кружит. В дзюдзюцу заключается нечто многим большее, чем наука обороны, — это философская система, это экономическая система, это этическая система (я забыл сказать, что в значительной мере обучение дзюдзюцу — чисто нравственное). Но прежде всего — это выражение национального гения, до сих пор лишь смутно понятого теми великими державами, что мечтают о дальнейшем своем проникновении на Восток.

Двадцать пять лет тому назад — и даже многим позже — чужеземцы могли пророчествовать, казалось бы, с полным основанием, что Япония примет не только одежды, но и манеры Запада; не только наши средства транспорта и связи, но также и наши принципы архитектуры; не только нашу промышленность и нашу прикладную науку, но точно так же и нашу метафизику, и наши догматы. Некоторые даже уверовали в то, что страна скоро полностью откроется для чужеземных поселений и японская нация в скором времени объявит, через императорский эдикт, о своем обращении в христианство. Но в основе подобной убежденности лежало абсолютное и, пожалуй, неизбежное незнание характера этой нации, ее глубинных способностей, ее дальновидности, ее древнего духа независимости. Что Япония может всего лишь использовать приемы дзюдзюцу, никто не предполагал ни на одно мгновенье; более того, в то время никто никогда на Западе и слыхом не слыхивал о дзюдзюцу.

И тем не менее дзюдзюцу показало себя во всей красе. Япония приняла военную систему, основанную на самом выдающемся опыте Франции и Германии, в результате чего она способна призвать под ружье двухсотпятидесятитысячное дисциплинированное войско с внушительной артиллерийской поддержкой. На основе лучших английских и французских военных доктрин она создала сильный военно-морской флот, в составе которого имеются самые лучшие крейсеры мира. Она соорудила себе судоверфи под руководством Франции, построила или закупила пароходы, чтобы возить свои товары в Корею, Китай, Манилу, Мексику, Индию и тропические страны. Она проложила как для военных, так и коммерческих целей почти две тысячи миль железных дорог. С помощью Америки и Англии она создала самую дешевую и, возможно, самую эффективную почтово-телеграфную службу из всех ныне существующих. Она построила маяки с таким великолепным результатом, что ее побережье считается оснащенным едва ли не лучше всех, и ввела в действие службу связи, не уступающую такой службе Соединенных Штатов. Из Америки она получила также телефонную систему и лучшие средства электрического освещения. Она смоделировала свою систему государственных школ на основе тщательного анализа наилучших результатов, достигнутых в Германии, Франции и Америке, но отрегулировала ее в полном соответствии со своими собственными традициями. Она учредила полицейскую систему по французскому образцу, но придала ей форму, полностью отвечающую ее собственным требованиям. Вначале она импортировала механическое оборудование для своих шахт, фабрик, оружейных заводов и железных дорог и нанимала большое число иностранных специалистов; сейчас она всех их увольняет, поскольку начинает хватать своих специалистов. Для одного только перечисления того, что она совершила и продолжает совершать, потребовалось бы много томов. Я скажу лишь, что она выбрала и усвоила всё самое лучшее из достигнутого нашей промышленностью, нашими прикладными науками, нашим экономическим, финансовым и юридическим опытом; причем в каждом случае использовалось лишь то, что дает наивысшие результаты, и все это неизменно приспосабливалось к собственным потребностям.