Читать книгу - "Александр II - Александр Яковлев"

Наступила страшная осень 1854 года.

Русская армия вела кровопролитные сражения под Альмой и терпела неудачи. Начались бомбардировки Севастополя.

Александр Николаевич не был в Крыму, отец запретил, но туда были посланы великие князья Николай и Михаил. От них он имел дополнительные, частые и подробные известия о ходе дел.

Союзники ожидали сдачи Севастополя через несколько дней после высадки, но просчитались. К холере, жестоко косившей солдат, добавились зимние холода и штормы, но главным было упорное сопротивление русских солдат и матросов. Многого не могли защитники России, но отчаянно защищать свою землю и умирать за нее – могли.

Они не знали, что их упорство и отвага напрасны. Славная русская армия, столь радовавшая царский взор на парадах, была наполовину обессилена плохим снабжением. Николай Павлович писал из Гатчины 11 ноября 1854 года: «Грустно мне было читать твое донесение от 3 ноября, любезный Меншиков! Неужели должны мы лишиться Севастополя, флота и со всеми ужасными последствиями за недостатком пороха! Неужели, имея под ружьем более 70 тысяч отличного войска против 50 тысяч полуголодных и прозябших союзников, не предстоит более никакого способа извлечь пользу из геройской обороны, более месяца продолжающейся и стоившей нам столько горьких жертв! Это ужасно подумать…»

Такого он не ожидал. Как зачарованный смотрел император в Петергофе через подзорную трубу на английские корабли, видные на горизонте вблизи его столицы. Авторитет его и в Европе, и в стране пошатнулся, но Николай Павлович был уверен, что все можно повернуть к лучшему одним ударом, решительным сражением. Меншикову он доверял, был уверен, что князь сможет решительными действиями предупредить штурм Севастополя противником, а то и вовсе снять осаду. Он не знал, но и узнав, не принял бы во внимание мнение молодого генерала Дмитрия Милютина: «Князь Меншиков не обладал ни дарованиями, ни опытностью полководца и не имел при себе ни одного доверенного лица, кто мог бы его именем вести дело с умением и энергией».

Главнокомандующий, вопреки подталкиванию государя, не желал давать сражения, страшась неудачи и, быть может, впервые в жизни сознавая свое неумение. Но не давать сражения он тоже не мог: по мере прибытия подкреплений к союзным войскам русская армия теряла свое единственное, численное, преимущество. Пока же у него было на одну треть войск больше.

Самолично составив диспозицию, князь Александр Сергеевич свои функции главнокомандующего передал генералу Данненбергу, которого, кстати, терпеть не мог и пользовался в том взаимностью. Сам же князь находился в Севастополе подле только что прибывших царских сыновей.

Великий князь Николай Николаевич писал после сражения у Инкермана брату: «Дело началось в 1/2 7-го часа утра, а князь выехал только тогда из дома, так что мы у Инкерманского моста его ждали, а правую позицию уже наши брали, а мы оттуда все время смотрели… Мы все время с князем оставались на правом фланге, и ни разу ни один из генералов не присылал донесения князю о ходе дела, так что князь, сделав распоряжения для укрепления нашей позиции ретраншементами для орудий и стрелков, поехал посмотреть, что делается на левом фланге, но на половине дороги он встретил Данненберга, который объявил князю, что он приказал войскам отступать, ибо огонь неприятельский усилился и бил ужасно артиллерийскую прислугу. После этого князь совсем потерялся».

Великий князь Николай среди прочего опровергает клевету Меншикова о слабости русских солдат: «…Люди падали шеренгами, но полки не уступали ни пяди, бросались в атаку, их отбрасывали, но они вновь устремлялись на врага. Между нами не мало нашлось лиц, у которых шинели стали истинным подобием решета…» Великий князь приводил ряд изумивших его примеров солдатского героизма под Инкерманом, уверяя брата: «поют все и просят идти в дело…»