Читать книгу - "Клеопатра, или Неподражаемая - Ирэн Фрэн"

* * *

В оградах храмов размещались и те «дома жизни», в которых жрецы и писцы накапливали знания, пришедшие из глубины веков; там учились разгадывать сны, проникать в души даже самых скрытных людей, расшифровывая иероглифы — образы, являющиеся по ночам.

Действительно ли Клеопатру привело в храмы желание обучиться этому искусству, как потом упорно твердили? Ничто на это не указывает; однако можно с уверенностью утверждать: ее решение найти себе убежище в регионе, где жрецы хранили самые древние секреты страны, привело к тому, что аура таинственности, окутывавшая ее образ, стала еще более плотной. Никто уже не сомневался в том, что она в совершенстве владеет магическими искусствами. Очень может быть, что они и вправду интересовали Клеопатру; однако еще более вероятно, что знание, которое она приобрела в период этого нового изгнания, было знанием себя самой. Ибо в то время, когда все вокруг нее иссыхало, начался период ее зрелости. Из заносчивого подростка, из высокомерной и одаренной наследницы царя, бесстыдно желавшей присвоить себе всю власть, она в результате перенесенных испытаний превратилась в опытного игрока, чрезвычайно внимательного и беспощадного, исполненного решимости не совершить более ни одной ошибки.

Потому она и не осталась в Фиваиде надолго. Жрецы и народ любили ее, но она не нашла здесь того, чего искала: армию, воинов. Найти это можно было только гораздо дальше — у людей, которые с начала времен кочевали в глубине пустынь.

Когда-то она выучила их язык. И сейчас, повернувшись спиной к реке, обратилась лицом к Востоку и отправилась в путь.

* * *

Галька. Прибрежные скалы. Высохшие русла рек, на протяжении тысячелетий не знавшие дождей; неутомимо вздымающиеся волны дюн; проходы между ними, которым не видно конца. Мир прокаленный, ставший известью, камнем; агонизирующая земля. Пылающее солнце в зените и холодные рассветы. И ночь с ее шумом копошащейся жизни — всех этих змей, невидимых в темноте, койотов, пожирающих друг друга крыс. Кровавая, беспощадная борьба — символ ее судьбы.

Они двигались в молчании по неразличимым дорогам; по вечерам люди, которые вели караван, неотрывно смотрели на звезды расширившимися зрачками — совсем как моряки из александрийского порта; и спины верблюдов покачивались, как корабли на волнах.

Ночи, проведенные под открытым небом; звезды, настолько яркие, насколько черна их тайна. Что это — начало или конец времен? — никто не ответит — богов здесь нет или они мертвы — губы кровоточат под вуалью — веки болят, хотя глаза подведены черной краской^[40]… Время от времени в этом лишенном памяти мире все-таки происходят какие-то мелкие события: случаются долгие песчаные бури, или вдруг увидишь испуганную змею в расщелине скалы, или коршунов, которые высматривают питона, или мух, облепивших скелет сдохшего животного, или остатки гробниц, в которых, если верить погонщикам верблюдов, долго покоились древние цари и царицы, в одеяниях, украшенных золотом и бирюзовыми камнями, пока их последние пристанища не были ограблены разбойниками.

И еще — жажда, распухший язык, прерывистое дыхание, заливающий тело пот, часы, такие же монотонные, как дюны… Куда, к какой надежде или к какому небытию влекут ее эти непреклонные скалы, это жаркое мраморное небо, эта музыка пустоты, это молчание пустыни?

Может, во время этого долгого пути Клеопатра открывала для себя самые важные истины, а может, просто вспоминала сотни резервуаров для воды, вырытых под улицами Золотого города, дыни и виноград Дельты, ледяные кувшины, в которых у нее на родине летом охлаждают фрукты. Однако для того, чтобы обычная девушка двадцати лет, которая хотела начать войну со своими врагами, могла выдержать столько недель в пустыне, ею должна была владеть особая, неотвязная мысль — память об Александре. Ведь и он, возвращаясь из Индии, прошел через то же испытание; он победил не только людей, но и природу, такую же, с какой она столкнулась здесь: камни, песок, песчаные бури, соль, жажду.

Дни борьбы с пустыней, дни напряженной воли. Мужество, которое оттачивается с помощью камней. Сделать свою душу похожей на эти камни, обработать ее, как обрабатывают кремневые орудия. Пустыня как урок.

Нужно было видеть этих бедуинов: всегда в седле, никогда не поддающиеся отчаянию, они умели расшифровывать ветер и небо, как другие люди расшифровывают письмена; по рельефу земной поверхности они могли угадать, где прячется источник, и тогда все спешили наполнить бурдюки, утолить жажду, напитаться новой надеждой.

И еще она обдумывала, что ей делать дальше. Задавала себе всегда одни и те же вопросы: где найти воинов, в каком оазисе, в конце какого пути? И как ей уговорить пастухов, чтобы они оставили своих коз и своих женщин ради какой-то юной царицы, которая потеряла свой трон?

Она и на этот раз использовала свое умение обольщать. В конце похода их ожидает золото, обещала она, — горы золота, как во времена Александра. Этого имени никто не забыл, даже в глубине пустыни; здесь тоже родители иногда давали его своим детям.

Кто же она — царица или авантюристка — эта девушка с телом, закалившимся на бивуаках под открытым небом и в ночных переходах? Часто бедуины вообще ничего ей не отвечали. И она не настаивала: ждать и молчать, так здесь принято общаться; нужно вслушиваться в тишину пустыни, ибо в нее вмещаются все истины мира, черное и белое, «да» и «нет». Иногда ей говорили «да»; и так, постепенно, передвигаясь по караванным путям от оазиса к оазису, от рыночной площади к кочевой стоянке, она собрала вокруг себя внушительный отряд. Она миновала Красное море, прошла по дороге Исхода, по дороге тех, кто искал обетованную землю, — через Ханаан и Иудею. Но ее влекла к этим долинам и сладостным холмам не мечта о падающей с неба манне, о медвяных лучах, золотящих верхушки деревьев. В ее висках пульсировала кровь, возбужденная жаждой реванша, отравленная мыслью о мести.

Говорят, что царица добралась до Сирии, потом вернулась в богатую рынками Иудею, в Аскалон, где вновь увидела море, в этот порт, пропахший оливковым маслом и рыбьей чешуей. Там возобновилась жизнь, которую она любила: некое подобие власти, маленький двор, здание с колоннадами, заменившее ей дворец. Она принялась обустраивать этот свой мирок: занялась чеканкой монеты, раздобыла, неизвестно какими путями, достаточно денег, чтобы прокормить и вооружить людей, которых собрала вокруг себя. И вот пришел день, когда она решила перейти в наступление.

* * *

Она выбрала для своего возвращения сентябрь, месяц, когда кончается жара. Она хотела вернуться домой дорогой Александра, то есть тем же маршрутом, каким шел военачальник, восстановивший власть ее отца, — красивый римский атлет, который так любил лошадей. Теперь она, в свою очередь, рискнет миновать лагуны — болота, зараженные нечистым дыханием бога пустыни; она отважно проведет людей через тростниковые заросли и узкие проходы, через океан дюн. В конце концов она доберется до Пелусия и овладеет им; оттуда двинется в Дельту и подойдет к стенам города, своего города. В точности как римлянин, который любил лошадей. И как Александр. Она будет третьей из тех, кто бесстрашно прошел по этому пути. И первой женщиной.