Читать книгу - "Федор Чижов - Инна Симонова"

В ссылке Чижов узнал о выходе в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя и о реакции на них в обществе. «О Гоголе в Петербурге ходят престранные слухи, будто он помешался, — подлый, очень подлый Петербург», — писал Федор Васильевич в сердцах Александру Иванову^[265].

Чижов был не на шутку встревожен очерняющими писателя сплетнями. Как и все славянофилы, он видел в Гоголе старшего и ближайшего своего союзника, пытающегося воссоединить в русском сознании истину всеобщую с истиной конкретно-национальной («Правда там именно и есть, где они ее ищут», — говорил о славянофилах Гоголь^[266])…

После Италии Чижов и Гоголь встретились на Украине, в мае 1848 года. Гоголь только что вернулся из паломничества в Иерусалим, ко Гробу Господню, и гостил у матери и сестер. На неделю заехал в Киев повидать друзей. Остановился у А. С. Данилевского, приятеля детских лет, с которым отправился когда-то из родной Васильевки завоевывать Петербург.

Гоголь был наслышан о репрессиях, обрушившихся на Чижова, и попросил его разыскать. «Мы… встретились истинными друзьями», — припоминал подробности тех памятных дней Чижов^[267].

Их многое объединяло, и прежде всего любовь и грусть по оставленной Италии. Вечера у Данилевского, у попечителя Киевского учебного округа М. В. Юзефовича, совместные прогулки по городу, утренние встречи в общественном саду, в Киево-Печерской лавре… Говорили мало, но и в молчании понимали друг друга. Разбитой и больной в то время душе Чижова была понятна болезнь души Гоголя. Высказываемые вслух автором «Выбранных мест» мысли о путях спасения России на началах разумного устройства труда падали благодатным семенем в душу начинающего предпринимателя и побуждали к деятельности.

Недоброжелатели нередко упрекали Гоголя в «трактовке окружающих свысока», требовании не только внешних знаков почтения, но и нравственного подчинения. По мнению же Чижова, Николай Васильевич, осознавая исключительность ниспосланного ему Всевышним дара, обладал величайшим христианским смирением. Своего рода «оригинальность» в поведении Гоголя, его замкнутость, в которой некоторые усматривали гордыню и надменность, Чижов объяснял тем, что истинный гений, творец обречен судьбой на одиночество. После очередной встречи с Гоголем в Киеве он в письме к Александру Иванову в Рим утверждал: «Назначение нашего писателя высоко, потому и жизнь его должна быть своего рода иночеством»^[268].

Как-то в одной из бесед Гоголь поинтересовался, где Федор Васильевич намеревается обосноваться после ссылки.

— Не знаю, — отвечал в раздумье Чижов, — вероятно, в Москве.

— Да, — согласился Гоголь. — Кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться…^[269]

В конце 1848 года Николай Васильевич и сам поселился в Москве, в доме Талызина на Никитском бульваре, у графа Александра Петровича Толстого. Бывая с кратковременными визитами в Белокаменной, Чижов часто виделся с Гоголем у Хомяковых и Смирновых, сопровождал его в неспешных прогулках по московским бульварам. К этому времени здоровье сорокалетнего писателя оказалось расшатано, силы были на исходе.

Однажды они сошлись на Тверском бульваре.

— Если вы не торопитесь, проводите меня, — предложил Гоголь.