Читать книгу - "Русская правда. Устав. Поучение - Владимир Мономах"

В этом пункте, вопреки Дьяконову, Пресняков считал «не лишенными значения» «черты закупничества по памятникам западнорусского права, собранные Ясинским»: «Тут видим закупа… либо отрабатывающим долг, погашая его путем ежегодных “выпустов” определенной суммы, либо работающим без “выпустов” впредь до погашения долга путем уплаты его сполна». Вопрос о том, «какая из этих двух практик существовала в эпоху Русской Правды, не соперничали ли обе, как и позднее», Пресняков гипотетически решал, исходя из мысли, что «отношения закупничества разделяли судьбу вообще долгового права, т. е. развивались по пути постепенного смягчения, а не наоборот».

Таким образом, закупничество, в построении Преснякова, в связи с тенденцией «роботить» в даче, по хлебе, по придатце (ст. 111), «даже при соглашении о сроке» и в связи с «неизбежной слабостью средств для проведения в жизнь мероприятий “Устава о закупах” к защите их прав» – стоит лишь в начале «борьбы несоизмеримых сил, приведшей позднее разными путями к постепенному закабалению сельского населения на боярскую работу», и пока зависимость закупа от боярина-землевладельца еще не «закрыла» его от княжой власти и не разрушила еще его «подсудности общему суду» [72; с. 298–302].

Н. П. Павлов-Сильванский первоначально, в 1890-х годах, работая над закладничеством-патронатом и отрывая закладничество от понятия самозалога должника, приветствовал «блестящий анализ отношений закупничества», данный Сергеевичем в 1890 г. [64; с. 320]. Позднее [65, с. 225–228] Сергеевич назвал закупов «позднейшими серебрениками и кабальными холопами», «бесхозяйными батраками-должниками», считал, что «только долговые отношения закупа допускают возможность перепродажи господами закупа и продажи его в обельные холопы (как неоплатного должника)», дал свое объяснение, почему закуп в ст. 61 назван наймитом: «Должник, служащий в доме господина, конечно, в то время обширной домашней власти господина, приравнивался к холопу» – и в ст. 61 видел «столкновение старого права с новым», «очень редкий в древних памятниках случай замены одного термина другим» ради пояснения и «оправдания» «нового права, охраняющего интересы слабейшего закупа” [“закупу, как наймиту, свобода во всех кунах”; новое право “приравнивает закупа наймиту, тогда как старое право приравнивало его к рабу”; “Правда, говоря о несвободных, называет их просто холопами, но, говоря о закупах, она систематически противопоставляет их не просто холопам, но обельным холопам”]».

Павлов-Сильванский расходился с Пресняковым в оценке роли закупов «в именьях князей и бояр» («князей» – хотя сам же отметил, что «особое маленькое уложение» о закупах «говорит не специально о княжеских закупах, но вообще о закупах разной господы») и полагал, что «господские земли обрабатывались главным образом [как и княжеские] не закупленными людьми… а так же, как и в позднейшее время, смердами-крестьянами» [65; с. 225–228].

М. Н. Покровский: «Русская Правда знает уже особый разряд крестьян, очень смущавший всегда наших историков-юристов; это т. н. “закупы”». «Модернизируя отношения XIII в., некоторые исследователи желали бы видеть в закупе простого наемного работника. Несомненно, он и был таким в том смысле, что работал в чужом хозяйстве или, по крайней мере, на чужое хозяйство, за известное вознаграждение. Но… это был… наемный работник особого рода – нанимавшийся со своим инвентарем; другими словами, это был крестьянин, вынужденный обстоятельствами работать на барской пашне… “Закуп” потому так и назывался, что брал у барина “купу”, т. е. ссуду– частью, м. б., деньгами, но главным образом в форме того же инвентаря: плуга, бороны и т. п.

Другими словами, это был крестьянин задолжавший… у него оставалось и какое-то собственное хозяйство… закуп мог “погубить” ссуженную ему хозяином скотину “орудия своя дея” – на какой-то своей собственной работе. Вероятно, стало быть, что у него в некоторых случаях, по крайней мере, оставался еще и свой земельный участок… Два века спустя в Псковской Судной грамоте мы находим уже детально разработанное законодательство о таких задолжавших крестьянах, которые здесь носят название “изорников”… “исполовников”, как в северных черносошных волостях XVII в. У всех этих зависимых людей разного наименования все еще было и свое собственное имущество, с которого в иных случаях хозяин и правил свой долг, свою “покруту”. Но они уже настолько были близки к крепостным, что их иск к барину не принимался во внимание, тогда как Русская Правда такие иски еще допускала… Что капитал работал не только в городе, а и широко вокруг него, об этом мы можем судить по развитию среди сельского населения закупничества» [68; с. 44 и 88].

Гётц подчеркнул, что одно уже расположение статей о закупах «непосредственно» за статьями о долговых отношениях (А, 47–55; ср. выше, Ланге) показывает, что закупничество – не отношение по найму, а отношение по займу. Но это местоположение показывает и то, что закупничество является не «добровольно-договорным» (vertragsmässig-freiwilliges), а «недобровольным» (unfreiwilliges), должник становится закупом «лишь тогда, когда он не в состоянии вернуть ссуду, а кредитор настаивает на удовлетворении своих притязаний». До того, в ст. 55, речь была о продаже несостоятельного должника; ст. 56 сл. имеют дело с «долговым холопством» (Schuldknechtschaft). «Продажа за долги (Schuldverkauf) имела место при собственно купеческих долгах», когда сумма долга была велика; наоборот, «Schuldknechtschaft мы имеем право рассматривать, как ultima ratio^[244] кредитора в случаях более мелких долгов, сделанных частными лицами» (не в торговле, а в «частной жизни»).

Статьи 56 сл. являются, таким образом, «логическим продолжением статей о продаже за долги». «Личность должника отдается в заклад не при самом получении ссуды, а лишь когда должник добровольно или по принуждению признает свою неспособность вернуть ссуду. Следовательно, закуп есть Schuldknecht, закупничество – Schuldknechtschaft. Что Schuldknechtschaft вообще вступает в силу и когда оно наступает, не столь точно описано и специально оговорено в Русской Правде, как то было с продажей за долги в ст. 68 [А, 55]. Schuldknechtschaft в ст. 71 [А, 55] молчаливо предполагается уже существующим». Гётц цитировал здесь Lex Baiuvariorum(II, 1): «Si vero non habet, ipse se in servitio deprimat et per singulos menses vel annos, quantum lucrare quieverit, persolvat cui deliquit, donec debitum universum restituat»^[245],– и указывал, что в Русской Правде при ст. 56–62 «недостает вводной статьи общего содержания» в этом же роде.

Таким образом, указание Яковкина [94; с. 112, примеч.], что Гётц «повторил тут воззрения Ланге» (ср. выше) есть плод недоразумения: Ланге не ограничивал закупничество одним эвентуальным^[246] обращением должника в закупа, а, поскольку приписывал возникновение его и продаже за долги (по ст. 55), не противопоставлял крупных должников-купцов мелким. Гётц потому и не ссылался в этом пункте на Ланге, что пришел к изложенной конструкции лишь в поисках западноевропейских аналогий русских институтов, хотя в данном случае и «не пошел по этому пути дальше констатирования отдельных, мало выясняющих сущность отношений, аналогий» [94; с. 113] в сфере норвежского Schuldknechtschaft’a, оставив в стороне «долговое холопство, возникшее как из невозможности уплатить штраф (für Unvermögen zur Busszahlung), так и из договора (vertragsmässig)» (в германском праве вообще), и обратившись к «древненорвежским источникам»^[247], которые «не высказываются о том, что кредитор мог прибегать просто к задержанию за долг (Schuldhaft) также и при всех других долговых отношениях, когда он другим путем не мог получить платежа, что весьма мыслимо в случаях, предусмотренных Русской Правдой» [2; т. III, с. 266 сл.].