Читать книгу - "Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин"

Троцкий, так же как и Сталин, с самого начала выступал против участия партии в Предпарламенте. Но он считал (и эту точку зрения разделяли в ЦК и партии многие) наиболее надежным путем к власти съезд Советов. Как председатель Петроградского Совета, он вел постоянную агитационную и организационную работу по подготовке съезда и именно с ним связывал надежду на перелом в развитии революции.

Ленину передали слова, сказанные Троцким: «Если большевистский в своем большинстве съезд Советов, не возьмет власти, то большевизм попросту выведет себя в расход… Созывая после всего, что было, съезд Советов на 25 октября, с заранее обеспеченным нашим большинством, мы тем самым публично обязуемся взять власть не позже 25 октября». Даже через семь лет, когда вооруженное восстание уже было «канонизировано» в большевистской летописи, Троцкий все еще считал верным свой курс, а тактику Ленина называл ошибочной: «Но все же брать власть собственной рукою, независимо от Совета и за спиной его, партия не могла. Это было бы ошибкой. Последствия ее сказались бы даже на поведении рабочих и могли бы стать чрезвычайно тяжкими в отношении гарнизона. Солдаты знали Совет депутатов, свою солдатскую секцию. Партию они знали через Совет. И если бы восстание совершилось за спиной Совета, вне связи с ним, не прикрытое его авторитетом, не вытекающее прямо и ясно для них из исхода борьбы за власть Советов, – это могло бы вызвать опасное замешательство в гарнизоне. Не нужно также забывать, что в Петербурге, наряду с местным Советом, существовал еще старый ВЦИК, с эсерами и меньшевиками во главе. Этому ВЦИК можно было противопоставить только съезд Советов».

Вероятно, именно такой подход отражала «платформа Троцкого». Это было своего рода предложение компромисса. Последние две недели тактика подготовки к съезду Советов подразумевала осторожную политику участия в Предпарламенте во имя будущего союза с умеренными советскими партиями. Теперь Троцкий предлагал отказаться от этого союза, сохраняя съезд в качестве единственного ориентира.

Однако оставались и сторонники прежней политики. В таком качестве о себе заявил Каменев, голосовавший против выхода из Предпарламента, а после принятия этого решения подавший прошение о сложении полномочий в представительских органах (ЦИК и т. д.). Троцкий по этому поводу писал, что «лишь Каменев сохранил верность первоначальной линии, вернее, он один отважился открыто отстаивать ее». Очевидно, с Каменевым были солидарны и те члены ЦК, которых не известили о содержании писем Ленина, и которые не «отважились» афишировать свою позицию. Влияние Каменева и его сторонников в партии было еще велико. У них оставались еще сторонники в местных партийных организациях и большевистских фракциях Советов. Да и среди членов ЦК, не присутствовавших на заседании 5 октября, точку зрения Каменева поддерживали Зиновьев, Ногин, Рыков и Милютин.

Острота внутренней борьбы и рост противоречий в большевистской партии в эти дни был заметен и во вне. Например, Суханов, рассказывая о том, как большевики 7 октября покидали Предпарламент, обратил внимание на недовольство умеренных большевиков: «Троцкий, однако, казался довольно нервным … в результате вынесенной борьбы, окончившейся не блестяще. Правые большевики, около Рязанова, ворчали и были злы».

Вместе с тем, центральная партийная пресса несколько изменила направленность статей. До конца сентября все передовицы «Рабочего пути» обвиняли в эскалации напряженности в обществе буржуазию, которая, якобы, стремилась спровоцировать пролетариат на вооруженное выступление, чтобы «потопить его в крови»; читателям же предлагалось сохранять выдержку и спокойствие и готовиться к съезду Советов. В течение первых дней октября призывы к сдержанности постепенно исчезают со страниц «Рабочего пути», хотя установка на Советский съезд по-прежнему сохраняется. А в передовице от 4 октября впервые съезд обуславливается активными действиями народа: «Съезд состоится, если этого, как следует, захотят рабочие и солдаты. Нельзя медлить ни одного часу». Передовица, по всей видимости, принадлежала Сталину. Следовательно, будущий вождь народов поддерживал предложенную Троцким тактику. Впрочем, его практические рекомендации были все еще весьма умеренными: «надо никого не дожидаясь и не обращая внимания на саботаж, выбирать делегатов, собирать областные съезды и посылать к указанному сроку делегатов в Петроград».

Ощущение зыбкости и неопределенности соответствовало реальной ситуации внутри РСДРП(б) между 3 и 10 октября. Один внутрипартийный режим, с его политической программой и соответствующей стратегией был, фактически, дезавуирован, а новый еще не сложился.

* * *

Седьмого октября в Мариинском дворце с большой помпой открылось первое заседание «Временного совета Российской республики». «Спешно приспособили роскошную уютную залу. Убрали глубокие кресла, располагающие ко сну, и заменили их более убористыми стульями (ибо кресел не хватало для членов Предпарламента), завесили царские эмблемы, затянули холстом знаменитую картину Репина, висевшую над президентской эстрадой. Назначили солидную чиновную комендатуру, перевели из Думы опытную и дисциплинированную приставскую часть. А в общем извне вышел парламент хоть куда!» – язвил Суханов.

Вопреки своим скудным полномочиям законосовещательного органа и той довольно жалкой судьбе, которая его ждала, Предпарламент собрал в своих стенах огромное число политических звезд первой величины. «Состав его был исключительно блестящ. Он сосредоточивал в себе поистине цвет нации… Людей без всероссийского имени здесь было поэтому довольно мало». После того как к избранным Демократическим совещанием 313 депутатам совершенно произвольно прибавили представителей «цензовых элементов» (только кадетов среди них было 75 человек, еще около ста – формально беспартийные представители буржуазных и казачьих организаций), Предпарламент приобрел в глазах «хорошего общества» известную респектабельность. «Члены Совета говорили друг другу, осматриваясь по сторонам: хорошо, если Учредительное собрание будет не хуже этого!» – вспоминал П. Н. Милюков. Однако вместе с тем, он утратил всякую работоспособность: все важнейшие голосования заканчивались «вничью».

Но единственное, чем Предпарламент запомнился в истории революции – это демонстративный выход большевиков сразу после открытия первого заседания. Слухи о том, что партия решила устроить «скандал» циркулировали в кулуарах Мариинского дворца уже с утра. Президиум даже выслал на разведку одного из лидеров «соглашателей», правого эсера Авксентьева, который на вопрос о планах большевистской фракции получил ответ Троцкого – «пустяки, маленький пистолетный выстрел».

И выстрел прозвучал: большевистская «декларация начиналась с установления, что власть сейчас столь же безответственна, как и до Демократического совещания, созывавшегося якобы для обуздания Керенского, и что представители имущих классов вошли во Временный совет в таком количестве, на какое они не имеют ни малейшего права. Если бы буржуазия действительно готовилась к Учредительному собранию через полтора месяца, ее вожди не имели бы оснований отстаивать сейчас с таким ожесточением безответственность власти даже пред подтасованным представительством. «Вся суть в том, что буржуазные классы поставили себе целью сорвать Учредительное собрание». Удар попадает в цель. Тем более бурно протестует правое крыло. Не отклоняясь от текста декларации, оратор бичует промышленную, аграрную и продовольственную политику правительства: нельзя было бы вести иного курса, если бы даже поставить себе сознательной целью толкать массы на путь восстания. «Мысль о сдаче революционной столицы немецким войскам… приемлется, как естественное звено общей политики, которая должна облегчить… контрреволюционный заговор. Протесты перерастают в бурю. Крики о Берлине, о немецком золоте, о пломбированном вагоне, и на этом общем фоне, как бутылочный осколок в грязи, – уличная брань».