Читать книгу - "Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер"

Заботу о гигиене в буржуазном обществе переложили со священника на домашнего врача. Представители «образованных сословий» всё меньше ориентировались на предписания религии и всё больше полагались на медицинские рекомендации относительно чистоты, гигиены, питания, сексуальной жизни и воспитания детей^[507]. Семейного врача связывали особенные отношения с хозяйкой дома, и к нему обращались не только в случае болезни: семейный доктор нес ответственность за образ жизни семьи, за ее гигиену и мораль. Популярная медицинская литература стала частью буржуазной библиотеки.

Естественные болезни, которые могли поразить кого угодно и когда угодно безо всякой вины, трактовались по-разному, но чаще всего телесные страдания воспринимались как наказание, как «телесные последствия моральной распущенности или нравственного преступления»^[508]. Недостатка в таких «наказаниях» не было: холера, дифтерия, тиф, скарлатина и туберкулез — целый арсенал инфекционных болезней^[509]. Уязвимость и болезнь были зримыми признаками личной безнравственности, больной вынужден был признать справедливость упрека в том, что он сам своей разнузданностью и аморальным поведением разрушил свое здоровье^[510]. Такой упрек чаще всего был обращен именно к промышленным рабочим.

Поначалу буржуазное гигиеническое сознание было направлено против аристократии.^[511] Для амбициозной, самоуверенной, набирающей силу буржуазии образ жизни высокородного дворянства был противоестественным и безнравственным. Буржуа считали аристократов ленивыми, расточительными и болезненными. Буржуазия противопоставила аристократии, ее интриганству и устаревшему этикету свою предприимчивость, деятельность, образованность и жизнестойкость; дворянскому пристрастию к удовольствиям и роскоши — прочную систему внутренних ценностей, распаду и гибели — здоровье и строгую мораль как доказательство превосходства буржуазного образа жизни^[512].

Буржуазия упрекала аристократов в том, что те лишь притворяются, будто соблюдают телесную гигиену, злоупотребляют «маскирующими средствами», парфюмом, помадами, косметикой, имитируя чистоту и здоровье^[513]. Буржуазия же вместо подставного блеска и «нарисованного» здоровья готова предъявить подлинное здоровье вместе с истинной чистотой.

В XIX веке борьба буржуазии за чистоту и гигиену стала средством отмежевания от растущего пролетариата, который считался грязным, неприятным, плохо пахнущим, нецивилизованным и нуждался в «облагораживании». «Нечистый рот и грязные руки, — писали в 1804 году, — суть верные признаки, по которым можно узнать чернь»^[514]. Или: «Всюду, где человек низведен до состояния стадного животного, забывается простейшая заповедь доброго нрава, а именно заповедь о чистоте»^[515]. Нечистоплотность и недобродетельность — всего в одном шаге друг от друга.

Грязные и дурно пахнущие фабричные рабочие, таким образом, стали объектом буржуазной благотворительности: их следовало вымыть, приучить к чистоте и здоровому образу жизни, и тем самым социализировать и сделать верноподданными^[516].

С середины XIX века гигиена стала средством решения социальных проблем, соблюдение гигиенических предписаний обещало «сохранение индивидуального и социального здоровья, добродетели, избежание болезней и облагораживание людей в физическом и моральном отношении»^[517]. Для буржуазии чистота была одновременно признаком порядка и сознания своего долга, грязь же, напротив, указывала на непорядок и диверсию, бунт против общественных правил. Борьба за всеобщую чистоту была крестовым походом против всего аморального и порочного и за социальную интеграцию пролетариата.