Читать книгу - "Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский"

– А ты почем знаешь, как на медведя?

– Хаживал однажды, оттого и знаю.

– Ты? Когда же это успел?

– А еще как жил дома.

– Сколько же тебе годов-то было? – не переставал удивляться Нерон.

– Шестнадцать.

– Поди, прижал какого захудалого муравьятника?

– Нет, не муравьятника, а самого настоящего стервятника. След такой, что еле лаптем закроешь! Ну, ложись, Павлуша! Довольно лясы точить, – обратился Ушаков к Пустошкину.

– Феденька, расскажи, как ходил на медведя! – попросил Нерон.

– Не буду. Поздно уже. Да и ничего интересного нет! – ответил Ушаков и закрыл глаза.

– Федя, да расскажи! – не отставал Веленбаков.

Ушаков молчал.

– Экий ты, прости господи, упрямец. Чистый каприкорнус, козерог небесный! – махнул рукой раздосадованный несговорчивостью товарища Веленбаков.

Гаврюша Голенкин улыбаясь смотрел на них.

– Не проси, – вмешался Пустошкин. – Разве не знаешь – сказал нет, стало быть, не расскажет.

– А вам он рассказывал?

– Рассказывал.

– Так расскажи хоть ты!

Паша не заставил себя просить. Он не спеша раздевался и рассказывал:

– У них, в Тамбовской, медведей много. Однажды летом повадился миша на гречиху – всю полосу вытоптал. Осенью бабы за груздями ходили, он баб напугал. А потом уже зимой вот как случилось. Пошел их человек в лес за дровами. Выбрал толстую сосну, ударил раз, слышит, что-то под хворостом зашевелилось, запыхтело. У мужика и волосы дыбом: не леший ли?

– Да, да, испугался! – вставил Нерон.

– Послушал, послушал – стукнул снова. Ничего. Стукнул смелее, в третий раз. А тут сам Михайло Иваныч, словно протопоп в шубе, лезет…

– Ого-го! – заржал Нерон. – Вот нарубил дров! И что ж, ноги-то унес мужик?

– Успел. А медведь снова залез в берлогу: накануне снег выпал, замело кругом. Тогда Федя со своим деревенским старостой вдвоем и отправился. И на рогатину его, добра молодца, и поддел.

– Как же это – на рогатину? Куда же ею колоть? В живот, что ли?

– В живот! – не выдержал, расхохотался Ушаков. – Посмотрел бы я, что от тебя осталось бы, кабы ты ударил медведя ратовищем^[8] в живот!

– А куда же бить?

– Известно куда: под левую лопатку! – оживился Ушаков.

– И что же медведь делает?

– Лезет вперед, на охотника. Топает вокруг него, старается достать, а охотник только держит рогатину, чтобы она упиралась в землю. Медведь кровью и изойдет.

– Но ведь он близко ж от тебя?

– Не очень далеко.

– Это ж страшно?

– А я про что и говорил!..

– Да-а! – задумчиво протянул Веленбаков. – На такое не всякий решится…

– Ну, Павлуша, гаси свечу! Уходи, Нерон: спать пора! – прикрикнул Ушаков, поворачиваясь к стене.

Пустошкин дунул на свечу. По комнате разлились белесоватые сумерки петербургской ночи.

– Что и говорить, храбер ты у нас, Федя! Одно слово – ухо режь, кровь не капнет! – поднялся Веленбаков.

– Храбер-храбер, а тараканов боится! – рассмеялся Голенкин. – Однажды как-то заполз к нам таракан, так Федя на стол чуть не влез!

– Э, не так было! – возмутился Ушаков.

– Это ничего! Говорят, Петр Великий тоже тараканов не переносил, а какой храбрец был! И главное – отменный моряк! Ну, спите: уже, наверное, четыре склянки пробило! – сказал, уходя, Веленбаков.