Читать книгу - "Яков Блюмкин. Ошибка резидента - Евгений Матонин"

Оперу в Одессе любили. «Если певец прошел в Одессе, он может ехать выступать куда угодно», — говорили ее жители. Из беседы на улице: «Вы слышали, как вчера Баттистини выдал Риголетто?» — «Нет, не слышал». — «Так вам нечего делать в Одессе, можете ехать в Херсон».

Впрочем, в начале XX века у оперы появился сильный конкурент — новое спортивное развлечение под названием футбол. В Одессе гоняли мяч несколько команд, которые устраивали что-то вроде мини-чемпионатов. Никого не удивляли и появляющиеся в газетах сообщения такого рода: «Проезжавший по Греческой ул. автомобиль камер-юнкера Юрьевича при повороте на Пушкинскую ул. наскочил на фонарный столб, исковеркал его и разбил стекла фонаря». На Ришельевской улице в витрине автомобильного магазина (!) был выставлен американский ярко-красный гоночный мотоцикл «Индиана», который поражал жителей города своими необычными обтекаемыми формами.

В мае 1910 года в Одессе открылась торгово-промышленная выставка. Сначала она задумывалась как областная, но потом превратилась в международную. Сами одесситы с гордостью называли ее всемирной. Как говорят в той же Одессе, «всемирная» и «международная» — это все-таки две большие разницы.

На выставке побывали более семисот тысяч человек. Посетителей завлекали павильоны чайного товарищества «Караван» в виде тринадцатиметрового самовара с огромным заварочным чайником наверху, павильон шампанских вин «Редерер» в виде шестиметровой бутылки на трехметровом постаменте и, разумеется, 25-метровая башня обозрения. Одесситы называли ее «наша Эйфелева башня».

По случаю проведения выставки в Одессе произошло два важнейших события, которые как бы символизировали наступление нового века. 3 июля при огромном стечении народа с территории ярмарки в воздух поднялся на аэроплане авиатор Сергей Уточкин. Он сделал несколько кругов над морем и сел на противоположной стороне Одесского залива, в Дофиновке. Уточкиным, который был не только авиатором, но и конькобежцем, боксером, автомобилистом, велосипедистом и даже парашютистом, гордилась вся Одесса — от градоначальника Толмачева до обитателей Молдаванки и Пересыпи.

Одиннадцатого сентября 1910 года в Одессе была пущена первая линия электрического трамвая. Ее построило Бельгийское общество. Трамвай ходил по маршруту от Греческой площади до Александровского парка, где проходила выставка, и затем до Ланжерона. Будущий писатель, а тогда одиннадцатилетний мальчишка (почти одногодок Блюмкина) Юрий Олеша, так вспоминал об этом историческом моменте в книге «Ни дня без строчки»:

«Я помню себя стоящим в толпе на Греческой улице в Одессе и ожидающим, как и вся толпа, появления перед нами вагона трамвая… <…>

Трамвай показался на Строгановском мосту, желто-красный, со стеклянным тамбуром впереди, шедший довольно скоро, но далеко не так, как мы себе представляли. Под наши крики он прошел мимо нас с тамбуром, наполненным людьми, среди которых был и какой-то высокопоставленный священник, кропивший перед собою водой, также градоначальник Толмачев в очках и с рыжеватыми усами. За управлением стоял господин в кепке, и все произносили его имя:

— Легоде.

Это был директор бельгийской компании, соорудившей эту первую трамвайную линию в Одессе».

Яков Блюмкин не оставил своих воспоминаний об этих событиях. Но мы вполне можем предположить, что и он побывал на выставке и хотя бы один разок прокатился на трамвае. Несмотря на то, что это было не так уж и дешево. Билет на выставку стоил 32 копейки, а проезд в трамвае — минимум пять копеек. Для справки: за копейку в Одессе можно было выпить кружку кваса, а весьма дорогие папиросы «Salve» продавались по цене шесть копеек за десять штук.

* * *

Когда Блюмкин окончил Талмуд-тору, он был отдан в обучение в электротехническую мастерскую — сначала Карла Франка, а потом инженера Ингера. Так что работу он получил самую современную — электричество еще только-только входило в повседневный быт горожан. Блюмкин монтировал и починял электропроводку, а по ночам подрабатывал в недавно открытом в Одессе Ришельевском трамвайном парке Бельгийского общества. Там он чинил освещение в трамвайных вагонах. Потом еще работал помощником электротехника в Одесском русском театре. Сначала ему платили 20 копеек в день, а затем увеличили зарплату до 30 копеек.

Но уже тогда, в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте, он чувствовал, что хочет чего-то большего. Якова совсем не привлекала перспектива вкалывать всю жизнь за гроши. Его притягивала другая жизнь, о которой он читал в книгах. «Все эти годы я занимался запойным чтением, саморазвитием, посещал лекции и т. д.», — вспоминал он.

Когда выдавалось свободное от работы время, Блюмкин часто приходил на Преображенскую улицу, 14, где находился Дом книжной торговли «Культура». Здесь он подрабатывал еще во время учебы в Талмуд-торе — разносил покупателям книги, наводил порядок на стеллажах, разгружал полученную из типографий новую продукцию. Но главное — он находился в «книжном окружении» и мог сколько угодно «запойно» читать, если, конечно, у него оставалось на это время.

Владельцем дома «Культура» был Яков Абрамович Перемен — известный в Одессе человек, общественный деятель, меценат, коллекционер (он собрал богатую коллекцию работ молодых одесских художников-авангардистов, которую в 1919 году вывез в Палестину)^[2], участник подпольного еврейского социалистического движения и организатор отрядов самообороны. Он тоже оказал сильное влияние на молодого Блюмкина.

Дом книжной торговли был не просто книжным магазином. Яков Перемен страстно любил книги. В своих мемуарах он признавался, что их изучение было для него «единственным жизненным удовольствием» и любимым занятием. Свой магазин он сумел превратить в некое подобие литературно-букинистического клуба. На Преображенской, 14, собирались писатели, поэты, книголюбы, которые, как вспоминал один из участников этих встреч, вели настоящие «беседы мудрецов». В справочнике «Вся торгово-промышленная Одесса за 1914 год» по этому адресу, кстати, уже значилось Общество изящных искусств.

Много лет спустя Яков Перемен писал в мемуарах:

«Дело было в начале 1907-го в Одессе, когда объединились в одно товарищество под названием „независимые“ несколько молодых обладателей таланта в поэзии и живописи… Их материальное положение было трудным, что привело их к духовной деградации, и ассимиляция разъедала их души. Итак, я решил помочь этой молодежи, при условии, что моя помощь возвратит их к лучшему состоянию как в смысле человеческом, так и в еврейском.

В группе поэтов особенно отличались: Багрицкий, Блюмкин, Соболь, Финк и др. Эти были „корифеями молодой поэзии“».

Здесь необходимо сделать важное уточнение. Перемен писал мемуары уже на склоне лет, и многие события и даты к тому времени смешались в его памяти. Ни Эдуард Багрицкий, ни, тем более, Блюмкин не могли быть «корифеями молодой поэзии» в 1907 году. Первому тогда только-только исполнилось двенадцать, а второму — вообще было семь лет. Речь, конечно же, идет о более поздних временах — 1913–1914 годах, когда впервые начали заявлять о себе молодые художники-модернисты и такие же молодые литераторы из Одессы: Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Илья Ильф, Юрий Олеша, Вера Инбер и др. Но интересно, что Перемен запомнил и Блюмкина. Неужели по своим литературным способностям он в юности действительно мог соперничать с Багрицким?