Читать книгу - "Битва за Фолкленды - Саймон Дженкинс"

Пассажир на корабле «Диэайер» английского капитана Джона Дэйвиса, 1592 г.

На 24-й день как раз перед рассветом показались в виду три маленьких острова, каковые прежде никто не отмечал и не наносил на карту. Им было дано имя Себалдских… в том же месте обнаружили мы и необычайно большое скопище пингвинов.

Судовой врач на корабле «Блейде Бодсхап» голландского капитана Себолда де Bepтa, 1600 г.

Несчастье Фолклендских островов в том, что их всегда желали больше, чем любили. Через туман появлялись они покрытыми горбами гор призраками в бескрайнем море, сбивая с толку и наводя страх на моряков, отнесенных на восток от мыса Горн. Штурманы, не вполне уверенные, находятся ли они уже вблизи континентального южноамериканского берега, попросту записывали в судовые журналы сведения о голых и таящих смерть коварных скалах и затонах побережья и молились Всевышнему о спасении. Никто так и не узнает, кто же из европейцев первым увидел эти острова. Веспуччи, Магеллан, Дэйвис, Хокинз, Себалд де Верт — любой из них мог бы считать себя их открывателем. В результате острова носили поразительное количество разных названий: Сансоны, Себалды, Хокинз-Ленд, Малуины, Мальвины, или Мальвинские острова^[5]. Если кого-то интересуют права первооткрывателя в теории, то можно сказать так: испанцы, бритты и голландцы — у всех примерно равные основания считать себя первыми.

Одно нам, по крайней мере, известно точно — имя того, кто первым ступил на землю Фолклендских островов. В 1690 г. капитан Джон Стронг направлялся в Чили, когда его корабль (HMS «Уэлфэр») стало сносить на восток от мыса Горн силой разыгравшегося на море яростного шторма. Так Стронг оказался вблизи северной оконечности островов, каковые тотчас же опознал как виденные ранее капитаном Ричардом Хокинзом. «Здесь много хороших бухт, — писал Стронг. — Мы в достатке обнаружили пресную воду и убили множество гусей и ланей. Что же касательно дерева, так его тут нет вовсе». Стронг сделал всего лишь набросок карты с узким проливом между двумя основными островами и нарек их в честь тогдашнего первого лорда Адмиралтейства^[6] Фолкленда, после чего поднял паруса и продолжил плавание.

За Стронгом вскоре пришли другие — много кораблей бороздило моря в период активного торгового соперничества между Испанией, Британией и Францией в восемнадцатом столетии. Условия Утрехтского мирного договора 1713 г. формально подтвердили права Испании на главенство над давно завоеванной территорией в Америке, включавшей и Фолклендские острова, однако соглашение не укоротило жадных притязаний англичан и французов^[7]. Алчные взоры обратились к островам, которые, по гиперболе лорда Ансона, «даже и во времена мира будут иметь огромное значение для этой страны, а в военную пору сделают нас хозяевами морей». Причина восторженного энтузиазма Ансона заключается в способности островов послужить местом привалов и приведения в порядок британских кораблей, огибавших мыс Горн. Нельзя с точностью утверждать, имел ли он в виду в полном смысле подготовленную военно-морскую базу. Однако, несмотря на отзыв Ансона, сколь либо заметных военных действий не последовало. Но концепция Фолклендских островов как морского ключа к различным Эльдорадо^[8] уже утвердилась в политическом сознании современников.

Первым, кто решил воплотить в жизнь план захвата и заселения Фолклендских островов, стал французский дворянин Антуан де Бугенвиль, мечтавший о мести Британии за потерю Квебека^[9]. Отправившись в путь из Сен-Мало 5 апреля 1764 г., он официально предъявил претензии на острова от имени короля Людовика XV^[10]. Вместе с фактом былой принадлежности данного ареала к испанскому доминиону, описываемый захват островов прочно укоренился как аргумент в основании всех претензий Аргентины на Фолкленды. Французы высадились к северу от места расположения сегодняшнего Порт-Стэнли на Восточном Фолкленде. Вот что писал де Бугенвиль: «Местность безжизненная, ввиду отсутствия населения… везде и всюду странное, навевающее меланхолию единообразие». Тем не менее мореплаватель с сопровождавшими его колонистами построили небольшой форт и устроили поселение, получившее название Порт-Луи. В следующем году прибыло снабжение. Невзирая на унылые пейзажи, люди начали обживать территорию, и колония пустила прочные корни. Каким бы отделенным и незначительным ни казалось это событие на взгляд британцев, нельзя, не разобравшись в вопросе как следует, понять причины такого острого отношения к островам нынешней Аргентины.

Почти в то же самое время британцы — возможно, обеспокоенные экспедицией де Бугенвиля, — задумали некое очень похожее предприятие. Словом, Адмиралтейство поручило коммодору^[11] Джону Байрону, носившему прозвище «Собачья погода», изучить местоположение островов и поставить под подчинение британской короне. Он прибыл на Западный Фолкленд годом позже французов, высадившихся в 1765 г., и, ничего не зная об их присутствии по соседству, водрузил там «Юнион Джек»^[12]. Байрон дал месту расположения своего десанта название Порт-Эгмонт, велел устроить там огород и сразу же затем поднял паруса.