Читать книгу - "Перемирие между СССР и Третьим Рейхом, или "Мценская инициатива" Сталина - Анатолий Максимов"

Мы встали и двинулись к воротам, молча и спокойно, как уходят люди, давно знающие друг друга. Мы насытились этим коротким гостеприимством и вели себя как люди, понимающие друг друга без слов.

Я пожал Старику руку, получил в ответ крепкое рукопожатие и короткое: «Василий Михайлович». Всматриваясь в загорелое русское лицо нового знакомого, я с удовольствием ответил: «Анатолий Борисович». И больше ничего – ни слова, ни жеста. И так было ясно – мы понравились друг другу.

Казалось бы, и двадцати слов не было сказано, но меня влекло к Старику, к его уверенной в себе крепости духа, столь малозаметной пока. Его личность точно завораживала меня. Чуть ли не все дни после первого визита я перебирал в памяти скупые впечатления об этом неожиданно появившемся в поле моего зрения человеке.

Профессиональная привычка из малых сведений о человеке пытаться прогнозировать его «портрет» не давала мне покоя. Итак, он – из флотских, возможно – офицер. На вид ему лет семьдесят – можно выстроить биографию, если исходить из его года рождения, например, 1922… Но как же быть с краснофлотцем? В канун войны ему было бы всего семнадцать лет? Значит, ему семьдесят три – семьдесят пять. Тогда он мог еще до войны начать служить, года с тридцать восьмого… На большее у меня фантазии не хватало.

И случилось так, что однажды, еще до полудня, я оказался у решетчатых ворот усадьбы Василия Михайловича. И через несколько минут мы крепко пожимали друг другу руки. Взяв под локоть, он повел меня куда-то вокруг избы. Там, скрытая со стороны поля оградой, а от ворот – избой, в углу усадьбы ютилась беседка, опять же из бревен, бурно обвитых диким виноградом.

Молча хозяин подвел меня ко входу в беседку и, пропустив вперед, помог проникнуть в затененный листьями полумрак своеобразного кабинета – другого названия этому месту невозможно было дать: массивная, натурального темно-коричневого цвета сосновая столешница, ручной работы грубо сделанные массивные стулья, в двух из четырех сторон низкие крепко скроенные полки-стеллажи, приставной столик с печатной машинкой и широкая лавка все из той же темной сосны. Над столом – старая, с медным колпаком, висячая керосиновая лампа, а на одном из столбов – хищно изогнутая «хоботом» ее электрическая подруга.

Василий Михайлович молча наблюдал мою реакцию на его рабочее великолепие. А я не мог сдержать эмоций – все это впечатляло своей обстоятельной организованностью, столь милой мне самому.

– В таких условиях просто невозможно не писать! – не скрывая своего восхищения, молвил я. – Что греха таить, балуюсь пером и… печатать люблю на простой машинке, избегая электронных новшеств…

А владелец этого рукотворного богатства широко улыбнулся и поинтересовался, чем это я «балуюсь».

– Главным образом по делам службы, но и кое-что для души… Хотя и по линии той же службы… – с пафосом ответил я, вызывая тем самым Василия Михайловича на беседу о нашем прошлом.

И он вызов принял.

– Вы – кадровый военный? – испытующе глядя на меня, спросил он.

В такой ситуации темнить трудно, да и нужно ли это? Вопрос был поставлен прямо, и отвечать нужно было либо обстоятельно, либо кратко.

– С пятьдесят второго, – молвил я и тут же сам спросил: – А вы – не из флотских? Роба на вас уж больно приметная, рубаха явно матросской кройки…

– Было в моей жизни и это. Задел мою душу флот на всю жизнь. Ведь моя первая образовательная школа началась именно на флоте… В тридцать седьмом…

Еще несколько секунд – и мы могли бы отлично понять друг друга через флотские корни. И такой шанс я не упустил.

– Какое ваше «БЧ» – боевая часть на корабле?

Василий Михайлович расцвел и, крепко взяв меня за плечи, ответил, что его боевое заведение было в «БЧ-4» – служба связи.

– Хотя, как это было принято на флоте в то время, освоил еще специальности по боевым постам другим – минно-торпедному и артиллерийскому… В наше время это было нормой – быть специалистом по смежным постам. На средних кораблях всегда так было, а я служил на миноноске… А ваше «БЧ»? – спросил Василий Михайлович, видимо, не сомневаясь в моем флотском прошлом.

Мое «БЧ» было связано с артиллерией. А о себе он уточнил: с флотом и «БЧ» пришлось расстаться из-за войны.

– Мое «БЧ» – служба связи – привело меня на берег… В годы войны мне пришлось готовиться в особой школе, для нужд работы в тылу немцев…

Что-то подсказывало мне, что этот человек из нашей «конторы» – из госбезопасности. Одно слово, его ответ в пару слов – и все станет ясным. Я решился:

– РАШ? Гридневка?

Мой собеседник не сдержал удивления, а я понял, что расчет был верным: Гриднев – генерал в той самой РАШ – Разведывательной школе НКВД, причем в годы войны. Ему было чему удивляться – в глухом углу встретить человека, возможно, коллегу, знакомого со школой из его боевой юности?!

Здесь, «на краю земли», оба мы излучали духовную близость. И последовавший затем поток знакомых имен лишь убеждал каждого из нас в том, что мы – одной крови, мы – чекисты. Да, он был из разведки.

Я мог раскрыться перед Старым Разведчиком хотя бы потому, что уже был упомянут в обширной статье в связи с одной операцией против западных спецслужб. И еще потому, что официально стал членом правления Ассоциации ветеранов внешней разведки с ее четырехтысячным коллективом. И, как бы называя пароль для дальнейшего общения, глядя в глаза собеседнику, я представился:

– Капитан первого ранга в запасе, ветеран флота, военной контрразведки и разведки, внешторга…

Реакция его была несколько странной – без удивления. Минуту он прохаживался двумя-тремя шагами по крохотному пространству беседки и бросал на меня задумчивые взгляды.

– Но откуда вы знаете имена людей из того, теперь уже далекого времени?

– С этого года занимаюсь историей… А вы бываете на Дзержинке? На встречах чекистов-разведчиков? – перешел я в наступление.

Лицо Старого Разведчика потемнело – он напрягся, и я почувствовал, что затронул какую-то личную струну, отягощающую его жизнь.

– Мне туда нельзя… Не положено… Запрещено, – решительно отрезал коллега. – Это табу на общение с коллегами не будет снято с меня никогда… Для всех – меня нет в живых…

Вот так-то, подумал я. Поворот событий то ли с плюсом, то ли с минусом. Но не мог же я ошибиться – он был нашим человеком по работе и по духу!

– Историей занимаетесь, говорите, историей? – прервал мое задумчивое созерцание его персоны Старый Разведчик. – Историей вашей и… моей службы. А ведь история находится здесь, в этой беседке и избе. И еще – в Москве…

Вопросы готовы буквально были выплеснуться из меня. Я должен был задать их. Задал и получил четкие ответы.

– Появление в моем окружении нового лица, естественно, должно было меня насторожить, – говорил Старый разведчик, – ибо так нужно для дела, которому я служил, а вы служите сегодня. Без особого труда я узнал ваше имя от людей из правления дачного поселка… А далее – «дело техники»… Краткие сведения о вас оказались у меня, правда, кроме вашей занятости в Академии разведки…