Читать книгу - "Зимняя война 1939-1940 гг. - Гордон Франк Сандер"

«…Было замечательное зимнее утро, солнце сияло на голубом небе, и на небе было только одно белое пушистое облако, — написал Эллистон. — Внутри этого облака были русские самолеты. Сквозь прорехи в облаке виднелась пара туманных силуэтов. Неся свой смертоносный груз, это одинокое облако плыло по небесам, как испанский галеон на всех парусах».

После двух месяцев затишья на Западе и падения Польши наконец что-то произошло, и Эллистон с коллегами-репортерами оказались в гуще событий. «Действительно, казалось, — продолжал фонтанировать Эллистон, — что облака перенесли эти машины через Финский залив. Облако прошло чуть правее надо мной. Все это время постоянно звучал шум — глухие взрывы бомб, различимые сквозь постоянный вой сирен и та-та-та пулеметов».

По крайней мере журналист не испытывал иллюзий по поводу целей налета. «Это был блицкриг с целью одолеть и завоевать финнов с воздуха. Я сосредоточенно наблюдал, — продолжил Эллистон, — потому что победа или поражение в такой дипломатической войне зависит от поведения народа». Очевидно, налет не привел к ожидаемому результату. «Паники не было. Люди в парке внизу стояли около входов в бомбоубежища и смотрели в небо на советское явление».

В пресс-комнате отеля «Кемп» Эллистон начал обзванивать всех, пытаясь выяснить детали внезапного советского нападения. Его первой мыслью было позвонить Ристо Рюти, который долгое время был председателем правления Банка Финляндии. Эллистон уже встречал Рюти двумя годами ранее, еще в свою бытность финансовым обозревателем в «Монитор». Эллистону сказали, что банкир, который в том году проиграл на президентских выборах дедушке Кюости Каллио, был одним из самых осведомленных людей в Европе.

Но от Рюти пользы было мало. Когда репортер позвонил «финскому Александру Гамильтону», как он его сам восторженно окрестил, Рюти был в том же ступоре, что и все остальные. Недоуменный финансист сообщил Эллистону, что прошел слух о том, что Москва потребовала от Норвегии передать ей порт Нарвик. Эллистон что-нибудь об этом слышал? — спросил Рюти под разрывы падающих бомб. Если такая информация появится, то не будет ли Эллистон столь любезен перезвонить ему? — попросил Рюти, который днем позже был назначен вести Финляндию через этот кризис.

«Конечно», — ответил Эллистон, положил трубку и покачал головой. «Буря в Европе! — подумал он про себя. — Что за кашу Сталин заварил в этой части мира?» Начинался сумасшедший день.

* * *

В свою очередь пятнадцатилетий Харри Матео был слишком занят, чтобы бояться, — он вел своих одноклассников в укрытие. Он тоже читал свои утренние молитвы — еврейские молитвы, — когда русские сбросили свой груз из зажигательных бомб и пропаганды.

Так получилось, что школа была расположена в пятистах метрах от Хиетаниеми, главного кладбища Хельсинки, куда двести школьников и были срочно эвакуированы под присмотром учителя гимнастики. «Харри, — сказал учитель Матео, после того, как колонна школьников дошла до пункта назначения, — заведи всех детей под деревья и за надгробья». Учитель справедливо боялся того, что яркая детская одежда привлечет внимание низколетящих советских самолетов. Затем, когда стервятник просвистел мимо на высоте нескольких сотен метров, учитель сам бросился в укрытие, и Матео последовал его примеру.

Когда Матео осторожно поднялся на ноги после сигнала отбоя воздушной тревоги, дети увидели, что дом рядом с кладбищем был разрушен. Появился мужчина с обездоленным видом. Он нес на руках изуродованное тело маленькой девочки, очевидно, дочери. Она была одной из девяноста шести жителей Хельсинки, погибших в тот ужасный день.

* * *

Финский премьер-министр А.К. Каяндер, тот самый, которого «Правда» несколькими днями ранее обозвала «мелким хищником без зубов и силы, но с большим аппетитом», готовился начать заседание финского правительства в большой комнате с зеркалами в центральном здании правительства в тот момент, когда первая эскадрилья советских бомбардировщиков вторглась в финское воздушное пространство в 9.00 утра. На самом деле налет был должен совпасть по времени с заседанием правительства — и это стало одним из немногих элементов советского вторжения, который пошел по плану.

Целью этого внеочередного заседания было обсуждение внезапного и резкого решения Кремля о прекращении дипломатических отношений предыдущим вечером. Это было донесено до финского правительства в достаточно запутанной ноте, которую резко вручили финскому послу в Москве, экс-министру иностранных дел Аарно Ирье-Коскинену десятью часами ранее. «Единственной целью нашей страны является обеспечение безопасности Советского Союза, — гласило шокирующее коммюнике, подписанное Молотовым, — ив особенности Ленинграда с населением в три с половиной миллиона человек».

Разумеется, вопрос уязвимости Ленинграда с запада вызывал озабоченность, которая вызвала консультации с Борисом Ярцевым в Хельсинки годом ранее. В конце концов, второй но величине город Советского Союза был расположен очень близко к границе между двумя странами — и у Финляндии были очень тесные отношения с кайзером Вильгельмом, который отправил войска в Финляндию во время финской гражданской войны, чтобы обеспечить победу белых. Достаточно хорошие отношения у финнов были и с его нынешним преемником, Адольфом Гитлером. Финны могли понять эту озабоченность — которая оказалась верной в июне 1941 года, когда немцы использовали «Карельские ворота» для нападения на северо-запад России. Но совсем непонятное содержалось в следующей части ноты Молотова.

Обвинив правительство Финляндии в недобрых намерениях, этот резкий аппаратчик, который сменил более благосклонного Максима Литвинова на посту наркома иностранных дел в мае, продолжил: «Мы больше не можем терпеть нынешнюю ситуацию, ответственность за которую полностью лежит на финском правительстве. Наше правительство решило, что оно больше не может поддерживать нормальные отношения с Финляндией».

Это, разумеется, звучало как объявление войны. Донесения с границы подтверждали, что Финляндия подверглась нападению. С другой стороны, Молотов, казалось, оставлял какую-то возможность улучшить отношения между двумя странами путем переговоров, таинственно заявив, что его страна оставалась готовой принять «более половины финских территориальных вопросов», включая Карельский полуостров, наполовину разделенный между Финляндией и СССР. Он также подчеркнул, что он готов рассмотреть вопрос «объединения всего карельского народа и Карелии с ее братским финским народом». (Этого результата Молотов в конечном итоге добился после присоединения финской Карелии и эвакуации на Запад всего населения, хотя, разумеется, не в том виде, в котором он это имел в виду.)

Заявление также подчеркивало советское уважение к независимости и суверенитету Финляндии, что еще больше запутывало дело.

Так хотела Москва войны или нет? Понять было сложно. Обсуждение вопроса шло своим чередом. Затем прозвучали взрывы первых советских бомб. Теперь все стало понятно. Подбежав к окну и увидел дым, поднимающийся из центра города, Каяндер и его коллеги поняли, что Финляндия находилась в состоянии войны.

На самом деле правительство слегка отстало от жизни. Финляндия и Советский Союз вступили в состояние войны в 6:50 утра, когда большая часть 2000 советских полевых орудий, которые подкатили к границе незамеченными расхлябанной финской разведкой, открыли огонь. Этот массированный артобстрел, самый массированный со времен Первой мировой войны, дополнялся мощными выстрелами дальнобойных орудий из крепости Кронштадт, в 30 километрах западнее Ленинграда, в окончании Финского залива.