Читать книгу - "Рудольф Нуриев - Мария Баганова"

Его волновал, конечно, отнюдь не успех балета «Журавлиная песня», а то впечатление, которое он произвел, выступая перед артистами Большого театра. Видимо, впечатление это было благоприятным, поскольку Нуриев сумел добиться разрешения на поступление в Московское хореографическое училище. Однако у Московского училища в то время не было общежития. И тогда Нуриев отправляется в Ленинград.

Он явился в училище на знаменитой улице зодчего Росси прямо к директору Шелкову и заявил: «Я — Рудольф Нуриев. Я хочу здесь учиться». Как ни странно, Шелков ответил положительно на столь странное заявление и разрешил Нуриеву экзаменоваться (о чем, кстати, он впоследствии не раз жалел).

Мариинский театр считает годом своего рождения 1783-й, когда был издан Указ об утверждении театрального комитета «для управления зрелищами и музыкой» и торжественно открыт Большой Каменный театр на Карусельной площади. Театр дал новое имя площади — она дошла до наших дней как Театральная.

Театр несколько раз горел, перестраивался, расширялся. Русская труппа выступала здесь попеременно с итальянской и французской, шли драматические спектакли, устраивались также вокально-инструментальные концерты, шли балеты великого Шарля Дидло, Жюля Перро и Артюра Сен-Леона.

Со временем спектакли русской труппы были перенесены на сцену так называемого Театра-цирка, располагавшегося напротив. Этот Театр-цирк сгорел в 1859 году, и на его месте архитектором Альберто Кавосом был построен новый театр. Он-το и получил имя Мариинского в честь царствующей императрицы Марии Александровны, супруги Александра II.

Возглавивший балетную труппу театра в 1869 году Мариус Петипа продолжил традиции своих предшественников. Он сохранил старинные спектакли — «Жизель», «Эсмеральду», «Корсара», редактируя их и осовременивая. Создавал свои — например «Баядерку» и «Дочь фараона». Сотрудничал с именитыми композиторами. На сцене Мариинки блистали Полина Карпакова, Ольга Преображенская, Матильда Кшесинская, Николай Легат, Михаил Фокин.

В 1886 году все балетные спектакли были перенесены именно в Мариинский театр, а на месте обветшавшего Большого возвели здание Санкт-Петербургской консерватории.

В ноябре 1917 года Мариинский театр был объявлен Государственным и передан в ведение Наркомпроса. В 1935 году ему было присвоено имя С. М. Кирова, не имевшего опере и балету никакого отношения. Но одно дело имя, а другое — традиции! Несмотря на массовую эмиграцию артистов балета, Мариинка-Кировский сохранила свою хореографическую школу и ее училище по праву считалось лучшим в стране во многом благодаря одной женщине — Агриппине Яковлевне Вагановой, в отличие от своих коллег не покинувшей Россию. Сама Ваганова не была эталоном балерины — небольшой рост, тяжеловатые крепкие ноги, жесткая пластика рук. Но она поняла, на что способно человеческое тело, какими средствами добиться от него грации и точности движений, и выработала на основе этих знаний методику. Ее ученицы позже скажут: «Про тело она знала все». Сегодня ее прыжок — уже история балета. Ваганова получила от критиков неофициальный титул «царицы вариаций».

Когда «великий исход» артистов балета из России опустошил театральные сцены Петрограда и Москвы, Ваганова стала во главе хореографического училища. Ею были воспитаны Марина Семенова, Галина Уланова, Татьяна Вечеслова, Ольга Иордан, Наталья Дудинская, Алла Шелест, Алла Осипенко, Ирина Колпакова, Фея Балабина, Елена Тангиева…

Увы, к тому времени, когда Нуриев приехал в Ленинград, Ваганова уже ушла из жизни. Но созданная ею методика работала! Ее ученики выступали на сцене и преподавали. Нуриев пробовался в класс народного танца. Когда он показал свой сольный классический номер, комиссия приняла решение зачислить его. Нуриев тогда очень мало что умел, однако в этом странном юноше можно было разглядеть задатки талантливого танцовщика и незаурядные природные способности. В состав комиссии входила Вера Сергеевна Костровицкая — ученица Вагановой, заслуженная артистка РСФСР, бывшая балерина, выдающийся балетный педагог и автор собственной методики преподавания танца, популярной и востребованной до сих пор. Определила потенциал приехавшего поступать в училище Рудольфа Нуриева и приняла его на свой страх и риск.

Вера Костровицкая сказала ему: «Вы можете стать блестящим танцовщиком, а можете и никем не стать. Второе вероятно». Нуриева это ничуть не обидело, а лишь подстегнуло его рвение к танцу, а Костровицкую он впоследствии вспоминал как одного из талантливейших российских педагогов.

Рудольф Нуриев поступил в училище в семнадцать лет. Конечно, это было очень поздно — но по тем временам не критично. Образ жизни людей был совсем иным, и порой талантливые танцовщики слишком поздно определялись с выбором профессии. Поэтому в тридцатые годы Ленинградское училище практиковало прием «великовозрастных» учеников на вечерние курсы, а в сороковые возобновило эту практику — по понятным причинам: слишком у многих «правильный» возраст для поступления пришелся на годы войны. Помогло Нуриеву и то, что он уже имел некоторую подготовку и знал основы хореографии. Его зачислили в шестой класс, который вел сам директор училища Валентин Иванович Шелков. Проучился Нуриев у него недолго: не сошлись характерами. Как педагог Шелков был неплох, недаров ему дали звание заслуженного деятеля искусств, но был он родом из Одессы, а одесситы не привыкли терпеть дерзости.

В молодости Шелков учился у совсем тогда еще молодого преподавателя Александра Ивановича Пушкина, поэтому, даже став директором училища, прислушивался к его мнению. Именно Пушкин и «спас» Нуриева, когда из-за постоянных нарушений дисциплины встал вопрос о том, продолжать ли ему обучение или нет.

Причин для его исключения действительно хватало: Нуриев игнорировал дисциплину и распорядок, принятые в училище, — он делал то, что хотел. Никогда не пропуская занятий танцами, он частенько прогуливал общеобразовательные предметы, исчезал из училища по вечерам, что запрещалось правилами. Его тяжелый строптивый характер проявлялся в общении со сверстниками, с учителями. Если Нуриев уважал кого-то, то он относился к этому человеку с пиететом, но если он считал кого-то недостаточно талантливым, то не считал нужным скрывать это. Неудивительно, что большинство однокурсников и преподавателей относились к нему с настороженной неприязнью.

Однажды вернувшись в общежитие после запрещенной отлучки — в позднейших интервью Нуриев утверждал, что был в театре, — он обнаружил, что его постель и талоны на питание пропали. Это было формой наказания, коллективного осуждения, принятого в те времена. Сейчас бы подобные действия попали под определение «травли», авте годы было вполне естественным, что при полном одобрении преподавателей соученики подстраивали пакости тем, кто, как тогда выражались, выбивался из коллектива.

Нуриев не побежал жаловаться и выяснять, что случилось, он просто лег спать на голом полу, а утром, не позавтракав, отправился в класс. Вечером из-за отлучки от пропустил и ужин тоже, а нагрузка была серьезной, и Нуриев упал в голодный обморок. Последовало разбирательство, и, естественно, виноватым объявили его самого. Но из училища Нуриева так и не выгнали, а перевели к другому преподавателю — Александру Ивановичу Пушкину, которой в полной мере сумел разглядеть самобытный, яркий талант юноши. Он нашел тот единственный аргумент, который перевесил все упреки в заносчивости, упрямстве, недисциплинированности: незаурядный талант Нуриева. Да, заявил он, исключив его, училище может решить многие вопросы, связанные с дисциплиной, но, возможно, мир потеряет великого танцовщика. Что важнее? Аргумент возымел силу — и Нуриева оставили в училище.