Читать книгу - "Жизнь, смерть и возрождение - Иван Александрович Карышев"

― Тогда я прошу вас оставить мой дом.

И только я сказала, как раздались три голоса как один:

― Ах, мама, да за что же?

Я хлопнула дверью и крикнула:

― Чем скорее, тем лучше.

Вдруг вижу, что в дверях стоит граф. Он первый раз пришел к нам. Я смутилась: «не видал ли он моего злого лица? Но, кажется, нет».

― Я за вами, ― сказал он, ― без вас ничего не выходит. У нас дело; ради Бога едем.

«Тем лучше, думала я, все прощания, слезы и сцены без меня».

Ну, чем я не достойная жена? Чем не любящая мать? Разве я не заботилась о своих детях? Да, я гордилась своими поступками, ведь я вполне права была, ведь мне и больно было обидеть ее, но ведь и нужно же рвать зло с корнем. И как я разумно и тактично поступила. Да, да, это все, все так, я это чувствовала, когда ехала с графом.

Но скоро я все забыла: шум, гам, овации моей игре, красота и под конец признание, и самое страстное признание графа.

Говорят нехорошо, когда мужчина признается в любви посторонней женщине. Конечно, не хорошо, если за этим следует падение. А если нет падения? Если я выслушала все это шутя, какой же в этом грех? То, что было во мне, ни он и никто, ведь, не видал. Это и есть именно та гордость каждой светской женщины, при которой всякий мужчина может ей говорить, что хочет, а она умеет выслушать и дать отпор. Вот в сем вся музыка, вот где вся прелесть, все удовольствие и все искусство умет играть на чужой душе.

Но мне в этот день не повезло под конец. Муж прислал записку, что наша дочь внезапно заболела. Он требовал меня домой немедленно.

Приезжаю, и что же? Наша дочь больна. Что такое? Уже два доктора в доме. Была истерика, потом жар, боятся воспаления мозга.

― Откуда, почему?

― Очень нервная натура с сильное потрясение.

― Удивительно, невероятно! Иду в ее комнату, разметалась. Вся в жару, узнала меня, вся съежилась и с испугом смотрит... что-то странное в глазах.

Ну, конечно, объяснение с мужем. Неприятный разговор.

Довольно на сегодня, я уже давно вижу, что утомила вас. И еще много, много должна сказать вам и зачем, зачем на Земле нужно так много слов. Зачем я не могу спокойно писать. Я знаю все, все это очень хорошо изложила, но волнение мешает. Да! Волнение у меня ужасное, мне тяжело говорить. Страшно тяжело. Помогай вам Бог; до завтра.

Таня. ― Вот она и ушла; думала, будет сегодня спокойнее, а она еще хуже волнуется; даже не успеваю хватать слова; заговорить, заговорить, уж я стараюсь, а все боюсь, ― пропущу. Да хранит вас Христос и Царица небесная.

Августа 21-го дня 1899

Мир вам. Это я ― Мария. Что еще не наскучило вам слушать меня? Знаю, что все это очень обыкновенная история, все это не ново; стоит раскрыть любой роман и там все тоже, и даже лучше описано. Но мне дорого мое потому, что ни одна книга не скажет той правды, что скажу я.

В прошлый раз я сказала, что дочь заболела. Конечно, пришлось в виду такой болезни оставить Ольгу, а мне смириться. Сначала меня это очень бесило; но потом я нашла выход и извлекла из этого даже себе пользу. Вся это история скоро стала известна в голоде и, конечно, с большими прикрасами и они-то еще больше оттенили меня.

Скоро закрасовался на мне венец мученичества от тирана мужа и низкой интриганки. Все принимали во мне участие; все давали советы, удивлялись моей кротости, терпению, и еще больше баловали и ухаживали за мной.

Я была вполне уверена в частых отношениях между мужем и Ольгой; но когда меня спрашивали, я улыбались двусмысленно, и защищала так мужа и Ольгу, что кто раньше и сомневался, тот вполне убеждался в их низости относительно меня; и скоро за мной установилась кличка «святой мученицы».

Между тем граф уже положительно сгорал около меня; и знаете, если бы не Ольга, я верно пала бы; но именно эта история с Ольгой меня удерживала и заставляла упорно держать ореол честной женщины.

Потом много разбирала я этот факт и скажу вам, что если бы я пала, было бы гораздо лучше. В этом случае я, вероятно, сразу поняла бы всю гадость своих чувств, и, может быть, скорее очнулась бы. Но что было, то было.

Со страстью графа мне было очень трудно бороться. Нужно было иметь столько хитрости, уловок, чтобы не дать ему разлюбить и в тоже время вечно держать его не то в надежде, не то в отчаянии, и это игра меня увлекла не на шутку.

Но один раз, придя домой, я услышала смех и веселье. Главное, что меня поразило, это ― смех мужа, который уже давно не смеялся при мне. Оказывается, у них идут игры какие-то, и когда я вошла, то у мужа были завязаны глаза и они как дети, все от души смеялись, и веселье царило у них. Увидев меня, они как будто смутились. Я прошла в свою комнату, чтобы переодеться, и спросила прислугу.

― Часто тут такой шум?

― Да постоянно, как вас дома нет. Это они при вас только все сидят по углам, а как вас нет, барин и барышня, и дети просто на головах ходят.

Казалось, ну, что мне? а между тем меня взяла злость и я пошла к мужу, чтобы, во что бы то ни стало, сказать ему очень и очень обидное. Я не знала сама, что я ему скажу, но предвкушала вперед удовольствие обиды. Придя к нему, я попросила у него денег, зная, что в это время денег у него не было, а мне деньги и вовсе и нужны-то не были. Конечно, он отказал и прибавил:

― Да где же деньги, я недавно тебе все отдал?

― Да вышли.

― Знаешь, это невозможно, я, ведь, один раз в месяц получаю деньги, и ты хорошо знаешь, что нужно сократить расходы.

― Вот и я это думаю, и потому думаю дочь отдать в институт; можно, ведь, и на казенный счет. А мальчиков тоже куда-нибудь отдать надо; теперь, пока, можно нанять учителя приходящего и подготовить их,