Читать книгу - "В сердце Антарктики - Эрнст Шеклтон"

Подъемный обеденный стол и кухня с плитой

Робертс у выхода из «хижины»

Отделение Моусона и профессора Дэвида, получившее название «ломбард»

Между этой и следующей кабинкой не было никакой разделяющей перегородки, что, на первый взгляд, как будто мало беспокоило обитателей. Однако в результате между четырьмя квартирантами шла постоянная война из-за поползновений на чужую площадь. Так, отличавшийся долготерпением Пристли, живший с Мёрреем, однажды решительно заявил, что он, конечно, не возражает, если на него во время сна кладут том Британской энциклопедии или ставят стул, но полагает все-таки лишним, что на его вещи бросают мокрые сапоги, только что побывавшие в конюшне. В кабинке Пристли и Мёррея, собственно говоря, не было ни одного свободного участка пола, так как койки их были построены из пустых ящиков от собачьих галет, и оба ложа разделялись также ящиками. Всю же остальную часть площади со стороны Пристли заполняли обломки каменных пород, топоры, молотки и другое геологическое снаряжение, а со стороны Мёррея – принадлежности биолога.

В следующей кабинке, которая была оборудована одной из первых, жили Джойс и Уайлд; она у нас была известна под названием «Приют бродяг». Вход в нее украшался этой надписью с изображением над нею двух весьма сомнительных типов, пьющих пиво из огромных кружек. Койки в ней были построены раньше всех других. Марстон и Дэй воспроизвели у себя в «коньке» эту же конструкцию. Первую койку Уайлд строил в тайне от всех у себя в кладовой. Он хотел поразить товарищей и вызвать в них чувство изумления и зависти при виде столь замечательного произведения столярного искусства. Однако, сооружая ее, он не принял во внимание размеров двери, через которую койку придется протаскивать, и чтобы перенести это великолепное произведение из кладовой в дом, пришлось самым варварским образом распилить койку пополам! Один из углов кабинки был занят типографским станком и кассой со шрифтом для печатания нашей полярной газеты.

Следующее и последнее отделение было занято профессором Дэвидом и Моусоном. Трудно описать тот художественный беспорядок, какой царил в их обители. Впрочем, едва ли можно было обвинить их в неряшливости, так как и на самом деле вещи, валявшиеся днем у них на постелях, больше негде было разместить с достаточным удобством. Поверх одеял располагалась пестрая смесь фотографических камер, спектроскопов, термометров, микроскопов и тому подобных принадлежностей. Койка Моусона была сделана из двух ящиков, в которых прежде находилась его научная аппаратура. Ложе профессора состояло из двух керосиновых ящиков. Эти ученые мужи собирали все пустые жестянки от консервов, все коробочки, соломенные колпаки от бутылок и прочие вместилища. Моусон обычно помещал это имущество в кладовой, которая находилась в его распоряжении, а профессор Дэвид, не располагая другим помещением, нагромождал блестящие консервные банки и разноцветные соломенные обертки в углу своей койки, что придавало ей некоторое сходство с гнездом австралийского ткача^[62] . Правда, на некоторое время, когда профессор вместе с Пристли занимались упаковкой своих геологических образцов, эти соломенные колпаки и жестянки исчезали, но вскоре они появлялись вновь. Соломенные обертки использовались для заворачивания образцов горных пород; в банках же помещали более хрупкие геологические образцы, завернутые в бумагу. Помещение это у нас было известно под названием «ломбард», потому что в нем не только постели были заняты коллекцией разнообразнейших предметов, но и по стенам громоздились ящики в виде шкафов, сплошь набитых самыми разнородными принадлежностями, записными книжками и инструментами.

Для того чтобы оставить как можно больше свободного пространства посередине дома, наш большой обеденный стол мы сделали поднимающимся к потолку и, как только кончалась еда, убирали его. Таким способом у нас освобождалось место для разных столярных, слесарных и иных работ, которыми постоянно приходилось заниматься. Стол этот Мёррей сколотил из крышек ящиков, и, хотя его часто скребли, клейма их так и не исчезли. Скатерти у нас отсутствовали, но это в сущности было большим преимуществом: хорошо выскобленный стол выглядел гораздо чище, чем если б он был покрыт скатертью, выстиранной в нашей антарктической прачечной.

Ножки стола были вроде отъемных козел, которые, как только заканчивалась еда, при помощи веревки, прикрепленной к каждому концу, поднимались вместе со столом на высоту 2,4 метра. Ящики с ножами, вилками, тарелками и чашками мы сперва попробовали ставить на стол и поднимать вместе с ним к потолку, но после того, как они однажды свалились на голову несчастного, пытавшегося снять их оттуда, решили оставлять их на полу.

Меня очень беспокоил вопрос о печке – этой важнейшей части оборудования дома. Особенно я встревожился, когда узнал, что во время бури, задержавшей меня на «Нимроде», температура в доме была ниже нуля^[63] [—17,7 °C], а носки, положенные для просушки в духовку, на следующее утро оказались такими же сырыми. Однако мое беспокойство рассеялось после того, как печь разобрали и обнаружилось, что при устройстве ее забыли приспособить там восемь необходимейших частей. Как только эта ошибка была исправлена, печь стала действовать великолепно. Хвала ее создателям, выбравшим такую подходящую для нас конструкцию! Печь подверглась весьма серьезному испытанию – ее топили непрерывно день и ночь в течение 9 месяцев, если не считать перерывов минут на десять, когда необходимо было почистить топку. Печь давала достаточно тепла, чтобы поддерживать температуру в доме на 60–70° F [15–20° C] выше наружной. В ней можно было напечь достаточно хлеба для удовлетворения голода 15 человек, три раза в день готовилась горячая еда и растоплялось из льда, имевшего температуру градусов на 20 ниже нуля [—28,9° C], необходимое количество воды для нас самих и для лошадей, которых поили два раза в день. При всем этом печь потребляла не более 250 кг угля в неделю. Определив с точностью расход угля за месяц, мы уверились в том, что наших угольных запасов хватит на всю зиму.

Лаборатория Моусона в наружной пристройке. Из-за влажного теплого воздуха, проникающего из дома, все внутри покрывалось инеем