Читать книгу - "Довлатов - Валерий Попов"

В декабре 1969 года Люда Штерн получает неожиданное письмо из города Кургана. Впрочем, совсем уж неожиданным был разве что только обратный адрес — все остальное уже знакомо до боли:

«Милая Люда!

Мама, наверное, уже сообщила тебе, что я оказался в Кургане. Намерен здесь жить неопределенное время. Я не буду излагать тебе все нудные мотивы своего поступка — ты ведь все понимаешь. Тут обнаружились какие-то хаотические возможности заработка в газете и на радио. Более того, у меня есть первое конкретное задание…»

Тут имеется в виду очерк о студентке-отличнице из Курганского пединститута, который был опубликован в «Советском Зауралье». Не есть ли это возвращение морального долга брошенной, но не забытой Светлане Меньшиковой из Сыктывкара? Появление Довлатова вместе с Арьевым в Кургане было неожиданно для Веселова, их давнего друга. Возвратившись после Ленинградского университета в родной Курган, он прекрасно там жил и, как говорится, «успешно продвигался по культурной линии», и вдруг:

«Телефонный звонок разбудил меня среди ночи. В трубке я слышал веселые голоса.

— Звоню тебе из главного пункта вакханалии. Чего не едешь? — сурово спросил Сергей.

Со сна я что-то вяло промямлил.

— Тогда мы приедем. С какого вокзала уезжать?

— С Московского.

— До встречи.

Я пошел досыпать и разговор, конечно, выпал из моей памяти. Но, оказывается, мои друзья и не думали шутить. Бросив жен и подружек, они решительно шагнули в ночь и туман. Довлатов и его верный спутник Арьев к женам так и не зашли, заночевали у Аси. Поезд уходил рано утром. Друзья молча сидели в полутемном зале ожидания. Стремительно гаснущий хмель пригасил их порыв. Андрей Арьев (ныне известный критик) предложил вернуться в веселую компанию.

— Ренегат! — презрительно бросил Сергей и открыл бутылку “Лонг Джона”, которую они везли мне в подарок.

Через два дня я получил телеграмму из Свердловска: “Готовь зелье”.

Жуткой декабрьской ночью — все вокруг дымилось и скрипело, — на курганский перрон вывалились два человека в ленинградских пальтишках и с единственным портфелем. Они сразу согнулись и закашлялись от сухого сорокаградусного мороза».

А вот продолжение довлатовского письма:

«Полдня я провел в Свердловске. Это бессмысленный город, грязный и периферийный до предела… Курган гораздо чище, аккуратнее и благородней. Я уверен, что мои дела тут определятся. С первой весенней партией я уеду в горы. Может быть, мне повезет и я сломаю себе позвоночник…»

Тут, как заметил Веселов, Довлатов нагло присвоил себе кусок его, веселовской жизни: «В ту пору я собирался в горы и только о них и говорил. И Довлатов обещал составить мне компанию».

Ни в какие горы, конечно, Довлатов не поехал и никакого позвоночника, к счастью, не сломал. Однако надежда, что дела его здесь поправятся, не сбылась. Отчасти это связано с переменой Веселовым редакционной работы, когда в «Молодом ленинце» связи были уже разорваны, а в «Советском Зауралье» еще не налажены. Но и по сути — трудно представить довлатовскую музу «шагающей в ногу» как в Ленинграде, так и в Кургане.

Странно, словно с исчезнувшей планеты звучат курганские хроники тех лет. В общем, они напоминают будни любого советского города. Открыт мебельный комбинат. Новое светлое общежитие. Секретарь обкома выбран в Верховный Совет СССР… Это уже напоминает что-то сегодняшнее. Но никто и не говорит, что Довлатов и сегодня пришелся бы ко двору… В театре — премьера. Туристская рубрика — «Мое Зауралье». Мелькают время от времени блистательные театральные обзоры и рецензии Веселова — местного корифея журналистики. Вот в черных рамках некрологи — умерли маршал Ворошилов и космонавт Беляев. Есть и чисто довлатовские строчки: например, среди других пафосных сообщений стоит такое: автоколонна 1442 стал автоколонной 26. Объяснения отсутствуют.

На фотографиях — чистые, широкие улицы, аккуратные дома. Главное, ощущается какая-то легкость дыхания; нет, кажется, тяжкого давления обязательного городского мифа, как в Питере и в Москве, с навешанными на этот миф гирями идеологии.

В одной из статей в «Советском Зауралье» перечисляется список великих, чье творчество так или иначе связано с Курганом: Жуковский, Пушкин, Кюхельбекер (не совсем по своей воле), Лермонтов, Чехов, Горький, Иванов, Мамин-Сибиряк, Маяковский, Есенин, Шолохов, Евтушенко, Вознесенский, Астафьев, Распутин, Каверин, Лихоносов, Василий Белов. Теперь и Довлатов!

Несмотря на ударные дозы алкоголя, он четко соображал — на огромную высоту петербургского, а тем более российского Олимпа того времени так легко не взберешься… может быть, это не удастся никогда. Так, может, завести свой Олимп, как это сделал Веселов, сразу и без труда ставший звездой курганского небосклона, небожителем, кумиром, законодателем моды?

В поисках «своего» небосклона по маршруту Таллин — Пушгоры — Вена — Нью-Йорк первой, пробной ступенью был Курган. Вдруг здесь сразу повезет, все сладится? Слава богу, не повезло. Теперь только самые дотошные исследователи творчества Довлатова обнаруживают «курганские страницы» в сочинениях «В тихом городе» и «Дорога к славе». Имелась в виду, видимо, дорога к Славе Веселову.

А вот еще письмецо:

«Милая Люда. Я до сих пор не получил от тебя никакого известия. Хотя написал неделю назад. (Вот почта работала — за неделю туда и назад! — В. П.) Дела мои идут нормально, трезво и обстоятельно. Сдал два очерка в “Советское Зауралье” и “Молодой ленинец”, в понедельник улечу на местном самолете в Частоозерье на рыбокомбинат. Они набирают людей на последний “неводной и сетевой лов”. Я там пробуду три месяца среди законченных подонков общества, то есть в самой благоприятной для меня обстановке. Предоставляется барак и кое-что из спецодежды. Оплата сдельно-премиальная. Интуиция мне подсказывает, что это хорошо. В общем, я становлюсь на некоторое время “сезонником из бывшего ворья”.

Я довольно много написал за это время. Страниц 8 романа, половину маленькой детской повести о цирке и 30 страниц драмы про В. Панову. Мы читали первый акт местному режиссеру, пока все нормально. Пиши мне по адресу Славы Веселова, он мне переправит всю корреспонденцию».

В своих воспоминаниях Веселов пишет:

«О нормальности дел вряд ли можно было говорить. На читку пьесы, которую мы писали втроем, я пригласил режиссера Николая Воложанина. Наш опус ему понравился, но он заметил, что текст слишком плотен для сцены, мало воздуха, мол, эта вещь для чтения, а не для постановки.

Дело обычное. Многие прозаики считали делом престижа написать пьесу. И что же? Все они создали вещи для чтения. Драматургические опыты Томаса Манна (Фьоренца) и Хемингуэя (Пятая колонна) сценического успеха не имели. Короткий монолог Воложанина дал мне больше для понимания законов сцены, чем специальные труды по теории драмы.

Но о работе Довлатова — чистая правда. Меня всегда восхищала работоспособность Довлатова. Живой, мгновенно откликающийся на предложение выпить, он ранним утром, даже с большого бодуна, уже сидел за машинкой.