Читать книгу - "Незавещанное наследство. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие - Надежда Кожевникова"

Но ведь что характерно. Вместе с "тягой прочь" (Борис Леонидович Пастернак), соотечественников наших отличала невероятная, неодолимая тоска по родине, стоило им только покинуть ее пределы. Будто в психике два мощных, с обратным знаком, заряда заложили, запустили будто два встречно мчавшихся локомотива: во что бы ни стало на волю – во чтобы то ни стало домой!

Ну чужбине, тоскуя, пили, пели, создавали шедевры. Тоска по родине сродни несчастной любви, а, как известно, именно боль, страдания питают творчество. Ну а кроме того, большое видится на расстоянии, и Гоголю, Глинке, Тургеневу, Чайковскому, Достоевскому за границей отлично работалось.

Боже, как хороша бунинско-зайцевско-набоковская Россия, в снегах, колокольном звоне, запахе куличей, пармских фиалок, разноцветных стеклышках веранд. Ее больше нигде не существовало, только в их памяти, воображении, муках сердца от ностальгии. Но если предположить, что тот же Бунин или Рахманинов имели бы шанс и им воспользовались – оставленную родину посетить, узреть, во что она превратилась при Сталине, при Советах, – возможно, их ностальгию как рукой бы сняло.

Теперешним эмигрантам с одной стороны куда проще, комфортней, а с другой, и тут, верно, взаимосвязь есть, с шедеврами застопорилось. Не надо ждать, пока ностальгия душу изгложет – идешь в консульство, получаешь визу, покупаешь билет на самолет, и вот она, златоглавая, или Невский, набережная Невы, или еще кому что потребно, а тут и встречи с друзьями, объятия, беседы заполночь, точно и не уезжали, не расставались. Рана от тоски по оставленному, не успев раскрыться, воспалиться, затягивается.

У некоторых ностальгия исчезает уже в Шереметьево, у паспортного контроля. Для других разочарование наступает при намерении посетить родные места, дворики, переулки, скверики, где прошло детство, а вместо них, выясняется, супермакеты, дорогущие бутики, казино-рестораны понастроили-пооткрывали: чужой город, с незнакомым вовсе обличьем, а, главное, дух в этом городе совершенно иной. А кому-то перемены такие нравятся. О вкусах чего же спорить, тем более о привязанностях.

В общем, для преодоления ностальгии существует нынче множество способов. Я нашла свой: российское телевидение. Здесь, в Штатах, транслируются аж четыре российских канала. Но «тарелки» у нас дома нет. Считаю: ежели будет под боком, пропадет свежесть, острота восприятия. А так наслаждаюсь, приходя в гости. «Тарелками» многие у нас, в Колорадо, обзавелись.

Последнее яркое впечатление: ток-шоу (владельцы «тарелки» его аж на кассету записали), посвященное теме, надо думать, для России в данный момент первостепенной важности, коли аудитория собралась огромная, как на стадионе, с тремя ведущими плюс почетными гостями. Предмет развернувшейся дискуссии – пластические операции женской груди с целью придачи ей еще большей неотразимости.

Главным, всеми присутствующими признанным авторитетом в этом действе являлся хирург-маг, в голубом шелковом галстуке, похожий на конферансье или на бармена, разъясняющий темным, вроде меня, профессиональные в своем деле премудрости, про имплантанты разного рода и разной стоимости, ну и другие, сопутствующие теме детали. "А если на ощупь, если на ощупь?" – вопрошала с некоторой даже навязчивостью одна из ведущих. Аудитория завороженно внимала. Камера скользила по лицам: все молоденькие, все хорошенькие, все похожие друг на друга, будто с конвейера, с выражением общим, стертым. Чистый лист бумаги – что хочешь на нем выводи.

Меня лично сразила участница передачи, представленная как знаменитая писательница, автор бестселлера "Грудь женщине не товарищ". А, звучит? Пафос ее выступления заключался в обиде, жгучей, непереносимой, на сильный пол, неспособный увидеть в женщине равную личность, с интеллектом, духовными запросами. Им, скотам, лишь ноги да вот – по теме – груди важны. При том на одеяние гордой амазонки ткани пошло минимально, примерно два носовых платка. Вряд ли из экономии. Мужчинам-беднягам куда же было еще смотреть! И лицо-то из фокуса выпадало. На что же, так появляясь, так себя заявляя, писательница, автор бестселлера, рассчитывала? На отношение к ней как к Ахматовой?

Впрочем, писательницу затмил травести, сменивший пол, долго маявшийся с подходящими его вкусам, индивидуальности грудями, и встреченный – или встреченная? – как национальный герой. То есть, извиняюсь, героиня.

Передача, ток-шоу по-современному, конечно, прошло бы на ура, как вдруг, совершенно не в такт с общим настроем, явно сознавая свою здесь неуместность, женщина-врач, из поликлиники ординарной, районной, напомнить осмелилась присутствующим, а заодно и тем, кто дома у экранов сидел, что помимо забот о красоте груди, женщинам надо следить и за ее здоровьем, не пренебрегать профилактическими осмотрами, делать вовремя, лучше ежегодно, маммографию… Задышала, как после бега: неважно в стране поставлена просветительская работа с населением, здравоохранение у нас… И осеклась.

Вконец сконфузилась. Ну кто же, в самом деле, в доме повешенного заговаривает о веревке? Здравоохранение! Еще бы ляпнула про социальное обеспечение, пенсионерах с их крохотными, на выживание, пособиями, сиротах, беспризорных, наркоманах, торговле сексуальными рабынями, поставляемыми Россией по всему миру… Стоп. Неприлично ведь портить чей-то, пусть чужой, праздник. Хотя сексуальные рабыни, пожалуй, по теме. Их как раз груди потребители товара оценивают высоко. Иначе бы этот бизнес так не пошел.

Ток-шоу, где было раздался мышиный писк – глас народа, невнятный, невразумительный, – продолжалось в том же ключе, как и было начато. Никто из участников не поперхнулся. "А на ощупь, на ощупь?" – продолжала та же ведущая вопрошать. А я подумала о тех, кого на праздник не позвали. Там, в России. И кто составляет, увы, большинство. О женщинах, миловидных, чем родина наша всегда славилась, которым зубы не на что лечить, об их мужьях, не бизнесменах, а бюджетниках, об их детях, в колледжи за границу не отсылаемых – о тех реалиях, на фоне которых такие шоу устраиваются, фейерверками, как в Версале некогда прелестницей Марией Антуанеттой, предложившей голодной черни вместо хлеба пирожными полакомиться.

Упаси боже, я не каркаю. И заканчиваю вот на чем. У Бенедикта Сарнова как-то прочла о человеке, мальчиком в революцию из России уехавшем, закончившем Сорбонну, преуспевшем во Франции как инженер, после, в приступе все той же ностальгии, вернувшемся в СССР, отсидевшем, как положено, в лагере, реабилитированным, и вот Сарнов спрашивает у него: что общего, на ваш взгляд, у страны, из которой вы уехали с той, где сейчас живете? Ответ: только снег…